Дело человека [Дело для настоящих мужчин] - Герролд Дэвид - Страница 9

— Здесь — нет. — Уайт присел на краешек стола, сложил руки и улыбнулся. — И, очевидно, также нет для вашей призывной комиссии. Может, немного приятного пота — это в точности, что вам нужно, чтобы оценить его важность.

Она гордо фыркнула:

— Моя работа мыслью гораздо более ценна, чем их работа телом.

— Неверно, — сказал Уайтлоу. — Ваша работа ценна, только если необходима. А вы только тогда ценны, когда ваше особое умение редко. Нужно время, чтобы научить инженера-биолога, специалиста по механике, или даже компьютерного хэкера, но если у нас сотни тысяч таких, то как вы думаете — какова будет ценность каждого?

Она не ответила.

— Единственная причина, по которой мы не обучаем так много, то что мы в них не нуждаемся. Если бы нуждались, наше общество могло бы произвести их за три — четыре года. Мы доказывали это не раз. Ваши деды доказали это, когда им понадобились программисты и инженеры, специалисты по аэрокосмической технике и тысячи других специалистов, чтобы послать первого человека на Луну — и большинство этих специальностей были изобретены, когда появилась нужда. К концу десятилетия их, похоже, стало та много, как и выдавливателей пота, и реально некоторым их них пришлось начать упираться до пота, когда сократили космическую программу.

— Но это была… только экономика, — настаивала она. — Ведь образование делает личность ценной, не так ли?

— Да? — Уайтлоу вежливо смотрел на нее. — Как вы определяете свою ценность? Вы можете свалить дерево? Или подоить корову? Вы знаете, как управлять бульдозером? Вы можете класть кирпичи?

— Конечно, нет…

— Тогда по некоторым стандартам вы вообще не представляете ценности. Вы не являетесь типом человека, который выживет.

— Но — это же физический труд! Любой может это сделать.

Уайтлоу поморгал:

— А вы можете?

Она удивилась:

— Почему я должна?

Уайтлоу помолчал. Он с любопытством смотрел на нее:

— Вы читали задания в учебнике?

— Конечно, но я сейчас говорю о реальном мире.

Уайтлоу замер на подиуме в полуповороте. Он оглянулся на нее с пугающим выражением лица:

— Прошу прощения?

Класс застонал — мы знали, что сейчас произойдет.

Он выдержал паузу:

— Позвольте кое-что объяснить. Всю историю человеческой расы, все время с тех пор как мы впервые слезли с деревьев, перестали быть обезьянами и начали учиться быть людьми, все это годы — мы лишь очень короткий период времени развивали то, на чем держится современная цивилизация. Я обозначаю начало современного периода первой индустриализацией и электричеством. Таким образом, современная эра продолжается менее двух веков. Недостаточно длинный тест. Поэтому еще не доказано, что цивилизация не просто причуда времени. Я ставлю на историю — именно она ведет записи гонок. Понимаете, что я пытаюсь сказать? Что вы считаете реальным миром, на самом деле есть весьма нереальный мир, искусственное окружение, начавшее существовать только трудом множества выдавливателей пота, искавших пути сделать свою жизнь легче, и по доброй воле вселенной — а последнее условие обычно принимается по умолчанию. Одно это гарантирует, что все вокруг, — он широко раскинул руки, охватывая комнату, здание, город, мир, — только временные условия существования. По космической шкале безусловно так и есть. — Одной рукой он отбросил седые волосы. Огонь был в его голосе, когда он добавил: — Слушайте, вы — способны, вопрос не в этом. Вы только отказываетесь отблагодарить за свои способности — и в этом ваша проблема. Знаете, что сейчас в Советском Союзе больше женщин-каменщиков, чем мужчин? И так продолжается по меньшей мере последние пятнадцать лет. Нет, ваше единственное извинение, что вы не обучены этому. В этом причина, по которой вы не станете хорошей шлюхой — вы не знаете, какой быть. Но могли бы, если бы научились. Вы не можете стать кем хотите, но сможете, если это будет означать разницу между едой и голодом.

— Конечно, смогу, — сказала она, — я могла бы научиться доить корову.

— Я тоже убежден, что смогли бы. Это заняло бы лишь несколько минут. — Он смотрел на нее. — Или дольше.

— … и что тогда?

— Тогда бы вы, конечно, доили коров!

— Но я не хочу доить коров!

— Я тоже — но раз коров надо доить, кто-то делает это! Вот что превращает это в необходимое умение. — Он повернулся к нам. Слишком многие из сидящих в классе были отделены от этих весьма необходимых навыков слишком много поколений. Это вызывает у вас некие очень странные идеи о собственной важности. Позвольте мне освободить вас от этой глупости прямо сейчас — большинство из вас зависят в своем выживании от слишком многих других и это делает вас уязвимыми. Неплохая идея — изучить некоторые из основных умений, потому что пока ваша жизнь, как и жизнь общества, связана с ними, ценно обучение, а не индивидуум.

Прямо сейчас большинство из трудяг в армии страшно горды тем, что делают — веря в это или нет. Какое имеет значение, что некоторые из них получали пособия шесть поколений? Никакого! Они такие же налогоплательщики, как и остальные из нас. И умение, которое они приобретут в армии, может быть достаточно, чтобы они никогда больше не вернулись на пособия. По крайней мере они могут видеть физический факт своих достижений — большинству из нас это недоступно. Я не могу. Сомневаюсь, что вы вспомните через год десятую долю того, что я говорил вам, и вы не знаете, как я расстраиваюсь, сознавая это, а они могут показать на новый парк или рекламное сооружение и сказать: «Я сделал это». И это прекрасное ощущение. Я знаю! Страна извлекает выгоду из их работы, вы и я извлекаем выгоду — а из остального они извлекают выгоду, потому что их жизни обогатились. Они получили мастерство, они получили гордость и по праву завоевали самоуважение, потому что выполняют работу, совершающую изменения в мире.

Уайтлоу остановился и перевел дыхание. Я снова подумал о его хромоте, и о том, где он заполучил ее. Он хорошо ее скрывал. Я не замечал, пока кто-то не обратил мое внимание. Он смотрел на девушку, чье замечание разожгло дискуссию, словно говорил ей: «Получила!?» Она совершила ошибку. Небольшую, но этого было достаточно. Она фыркнула.

Лицо Уайтлоу застыло. Я еще не видел его таким гневным. Он спокойно сказал:

— А знаете мое мнение? Если бы вы стали шлюхой, то наверное умерли бы с голоду.

Никто не засмеялся. Не осмелился.

Уайтлоу низко склонился к ней, его лицо было лишь в нескольких дюймах от ее лица. Сценическим шепотом он сказал:

— Вас отвергли бы. Вы позволили себе превратиться в эгоцентричное, себялюбивое, избалованное отродье — сосредоточенную на себе, пустоголовую раскрашенную курочку. Вы думаете, что святость ваших гениталиев так важна? Вы уже шлюха, но даже не догадываетесь об этом!

— Вы не смеете говорить со мной подобным образом…. — она начала подниматься…

… но Уайтлоу не отодвинулся. Он даже нагнулся ниже. Она не смогла встать и снова опустилась на место. — Я вижу вас насквозь. Вы трясете грудями, глупо улыбаетесь и ждете, что футбольная команда начнет драться за привилегию сидеть рядом с вами в кафетерии. Вы надуете губы на папочку и он вручит вам свою кредитную карточку. В один прекрасный день вы начнете закручивать винт дважды в неделю и некий бедный простак даст вам дом, машину и золотое кольцо. Если это не проституция, то не знаю, что это такое. Единственная разница между вами и имеющей лицензию куртизанкой в том, что она, или он, служат честно.

— Погодите… Один из парней позади внезапно встал. Лицо его было красным. Похоже, он был готов стукнуть Уайтлоу. Я не понял, за кого испугался: за него или за Уайтлоу.

— Сядь, сынок!

— Нет! Вы не можете так оскорблять ее!

— Тебе не нравится, что я ее оскорбляю? Садись! — Уайтлоу повернулся к нам, не обращая внимания, последовал ли парень приказу. — Кто из вас считает, что я переступил границы?

Большинство в классе подняли руки. Некоторые нет. Я тоже не поднял. Я не знал, что думать.