Ученик - Герритсен Тесс - Страница 26

— Это связано с атипичным строением костей? — спросила Риццоли.

— Да. Дефект костного метаболизма.

— О каком заболевании идет речь?

Айлз заколебалась и посмотрела на доктора Пепе.

— Что-то у нее рост маловат.

— Каков показатель Троттера-Глезера?

Айлз достала рулетку и измерила длину бедра и большеберцовой кости.

— Примерно сто пятьдесят пять сантиметров. Плюс-минус семь.

— Итак, мы имеем pectus excavatum. Двустороннее genu varum. Маленький рост. — Он удовлетворенно закивал головой. — Кое-какие выводы напрашиваются.

Айлз взглянула на Риццоли.

— У нее в детстве был рахит.

Рахит. Слово было почти забытое. Для Риццоли оно неизменно ассоциировалось с босоногим детством в трущобах, орущими младенцами и беспросветной нищетой. Иная эпоха, окрашенная в тусклые краски. Рахит — слово, которое совершенно не сочеталось с женщиной, имеющей три золотые коронки и выправленные ортодонтом зубы.

Габриэль Дин тоже заметил это явное противоречие.

— Я всегда думал, что причиной рахита является недоедание, — сказал он.

— Да, — подтвердила Айлз. — Недостаток витамина Д. Большинство детей получают его либо с молоком, либо на солнце. Но если ребенок недоедает или мало бывает на солнце, возникает дефицит этого витамина. Это влияет на метаболизм кальция и формирование костей. — Она сделала паузу. — Честно говоря, я впервые вижу такие четкие признаки рахита.

— Приглашаю вас на раскопки, — сказал доктор Пепе. — Я покажу вам множество таких примеров из прошлого столетия. В Скандинавии, на севере России...

— Но сегодня? В Штатах? — удивился Дин.

Пепе покачал головой.

— Совершенно нетипичный случай. Судя по деформации костей и маленькому росту, я бы предположил, что этот индивидуум проживал в бедности. По крайней мере в детстве и юности.

— Но это никак не вяжется с безупречным состоянием зубов.

— Вот именно. Потому-то доктор Айлз и заметила, что здесь как будто два совершенно разных человека.

Ребенок и взрослый, подумала Риццоли. Она вспомнила свое детство в Ревере, душный маленький домик, который арендовала ее семья. Там было так тесно, что ей даже негде было уединиться, поэтому приходилось забираться под крыльцо. Она вспомнила тот короткий период, когда отца уволили, испуганный шепот, доносившийся из родительской спальни, ужины из консервированной кукурузы и картошки. Слава богу, тяжелые времена длились недолго; через год отца взяли на работу, и на столе вновь появилось мясо. Но соприкосновение с бедностью навсегда оставляет след в душе и во многом определяет будущее: все трое Риццоли выбрали себе карьеру со стабильными заработками: Джейн — в правоохранительных структурах, Фрэнки — в военно-морских силах, Микки — в почтовом ведомстве.

Она посмотрела на скелет и сказала:

— Из нищеты в роскошь. Такое бывает.

— Прямо как у Диккенса, — заметил Дин.

— Точно! — воскликнул Корсак. — Малютка Тим.

Доктор Айлз согласно кивнула.

— Да, Малютка Тим страдал от рахита.

— А потом жил счастливо, потому что старый Скрудж оставил ему деньжат, — сказал Корсак.

Но ты не стала счастливой, подумала Риццоли, глядя на останки. Теперь уже это были не обезличенные кости; в сознании Риццоли начал вырисовываться портрет. Она представила себе девочку с кривыми ножками и впалой грудью, которая растет в грязи и нищете. Потом увидела ее уже подростком, в линялых поношенных блузках с разномастными пуговицами. Может, уже тогда было что-то необычное в этой девочке? Решимость в глазах, гордо вскинутый подбородок, словно заявляющие о том, что она достойна лучшей жизни и будет за нее сражаться?

Потому что женщина, в которую она превратилась, жила уже в совершенно другом мире, где за деньги можно было сделать себе ровные зубы и золотые коронки. Удача или тяжкий труд, а может, внимание нужного человека помогли ей подняться наверх. Но бедное детство навсегда осталось в ее костях, кривых ногах и проваленной грудине. Как и свидетельства некогда перенесенной травмы — спицы в левом бедре и поврежденный позвоночник.

— Судя по дорогостоящей стоматологии и возможному социальному статусу женщины ее отсутствие не останется незамеченным, — сказала доктор Айлз. — Она мертва вот уже два месяца как минимум. Есть вероятность того, что она уже включена в базу данных Информцентра.

— Да, в числе сотни тысяч других, — заметил Корсак.

Информационно-криминологический центр ФБР составлял базу данных по всем пропавшим без вести, и неопознанные останки можно было проверить на наличие сходных признаков.

— А у нас нет ничего? — спросил Пепе. — Может, какие-то открытые дела по пропавшим без вести?

Риццоли покачала головой.

— Нет, по Массачусетсу ничего нет.

Хотя и предельно уставшая, она все равно не могла заснуть. Один раз встала, чтобы проверить замки на двери и защелку на окне, которое выходило на пожарную лестницу. А через час послышался какой-то шум, и она представила, что это Уоррен Хойт идет по коридору, направляясь к ней в спальню со скальпелем в руке. Она схватила с тумбочки пистолет и стала напряженно вглядываться в темноту.

Взмокшая от напряжения, она все ждала, пока в дверном проеме обозначится фигура.

Но так ничего и не увидела, да и не услышала, кроме стука собственного сердца и громкой музыки, выплеснувшейся из окон промчавшегося по улице автомобиля.

Наконец она встала с постели и вышла в коридор, где включила свет.

Никого.

Она прошла в гостиную, зажгла свет и там. Попутно бросила взгляд на входную дверь и отметила, что цепочка на месте, а пожарный выход надежно заперт на щеколду. Она долго стояла и смотрела в пустоту, думая про себя: «Я схожу с ума».

Она плюхнулась на диван, отложила пистолет в сторону и сжала голову руками, словно пытаясь выдавить из себя мысли об Уоррене Хойте. Но он прочно засел в мозгах, как раковая опухоль, которая уже пустила свои метастазы. Лежа в постели, она думала не о Гейл Йигер и не о безымянной женщине, останки которой они только что изучали. И не о человеке, сорвавшемся с самолета, чье досье молчаливым упреком встречало ее каждый день на рабочем столе. Так много дел требовало ее внимания, но стоило ей закрыть глаза, как тотчас всплывало лицо Уоррена Хойта.

Зазвонил телефон. Она резко выпрямилась, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем снять телефонную трубку.

— Риццоли? — услышала она голос Томаса Мура. Она никак этого не ожидала и совершенно растерялась, поскольку вдруг поняла, как соскучилась. Всего год назад они с Муром вместе работали по делу Хирурга. Хотя их отношения никогда не выходили за рамки партнерства, они были в высшей степени доверительными, что не всегда бывает и в браке. Голос Мура напомнил о том, как ей сейчас его не хватает. И как остро она до сих пор переживает его женитьбу на Кэтрин.

— Привет, Мур, — непринужденно произнесла она, стараясь не выдать своих эмоций. — Сколько у вас там времени?

— Около пяти. Извини, что звоню тебе в такую рань. Просто не хотел, чтобы Кэтрин слышала.

— Все нормально. Я не сплю.

Пауза.

— Ты тоже не можешь заснуть. — Это был не вопрос, а, скорее, утверждение. Он знал, что источник бессонницы у них общий.

— Тебе звонил Маркетт? — догадалась она.

— Да. Я все надеялся, что уже...

— Нет, ничего нового. Вот уже сутки, а сдвигов никаких.

— В общем, его след простыл.

— Начать с того, что следов он нам не оставил. Убил троих в операционной, обернулся невидимкой и скрылся из больницы. Полиция штата прочесала все окрестности, перекрыла дороги. Его физиономию показывают в каждом выпуске новостей. И ничего.

— Его может тянуть только в одно место. К одному человеку...

— Твой дом уже взят под наблюдение. Стоит только Хойту приблизиться, и мы его схватим.

Повисла долгая пауза. Потом Мур тихо произнес: