Кащеево время - Аматуни Петроний Гай - Страница 12

— Замолчи! — прикрикнул Кащей. — Делай, что сказано! Забыла уговор?

— Ладно, ладно, Кащеюшко…

Кащей взошел на эстраду, взмахнул рукой, и… музыкантов словно ветром сдуло. Затем он щелкнул пальцами — и появилось ведро с водой. Он выпил его одним духом, затем второе и третье.

— Бра-а-во!.. — кричали зрители.

Показав несколько фокусов, устроив на сцене пожар, бурю, дождь и даже снежную метель, Кащей обратился к зрителям:

— Прошу еще желающих…

На эстраду вышли две девочки и мальчик. Кащей накрыл их плащом, а когда откинул его… дети исчезли! Фокусника опять наградили бурными аплодисментами, а Паша горделиво посмотрел на всех, как бы говоря: видите, какие артисты есть в Ростове-на-Дону!

— Прошу еще желающих! — повторил Кащей.

Подошли двое школьников и… тоже куда-то пропали бесследно. Зрителям стало не по себе.

— Прошу еще желающих…

Сперва все замерли. Но вот к эстраде с разных концов направилось несколько мальчишек.

— Подумаешь! — храбрились они. — Это все для нас семечки! — и сами лезли под Кащеев плащ…

— А ну, налетай, кто семечки любит! — слышался в тишине голос Бабы-Яги. — Отличникам учебы вне очереди…

Тут Змей Горыныч замотал своими головами из стороны в сторону и зашипел. Из его трех пастей почти прозрачными ленточками вылетело синеватое пламя, и тех, кто сидел ближе к нему, стало неодолимо клонить ко сну.

— Прошу желающих ко мне! — громко выкрикивал Кащей. — Еще… еще…

— Куда вы их деваете?! — взбежал на эстраду Паша. — Ваши фокусы переходят все границы. Слышите?! Прекратите, я требую этого!

— Куда надо, туда и деваю, — издевательски ответил Кащей. Но тут на помощь Паше подбежало несколько учителей, даже директор Дома культуры, и чуть было не разразился скандал. Кащей взмахнул рукой, и похищенные им дети мгновенно возвратились на свои места…

— На сегодня хватит, — сказал он.

Змей Горыныч сделал знак, Кащей с Соловьем и Баба-Яга взобрались ему на плечи.

— А ну свистни! — приказал Кащей. — Но не до смерти…

Соловей-разбойник свистнул, и все, кто принимал участие в карнавале, полегли без чувств, точно трава под ураганным ветром. Горыныч расправил крылья и умчал своих друзей в приманычскую степь. Мертвая тишина сменила недавнее веселье… А минуту спустя карнавал продолжался как ни в чём не бывало!

3

На густой траве, в окружении тюльпанов, при свете костра отдыхали Змей Горыныч, Кащей, Соловей-разбойник да Баба-Яга.

— Угощайтесь, — сказал Кащей, пододвигая к ним корзинку с семечками. — Таких во всем свете не сыскать! А я пока своими делами займусь. — Гыркнул что-то по-турецки — и словно его не было.

Баба-Яга отведала и оживилась:

— А и впрямь, семечки что надо!

Угостились и Соловей со Змеем и ни с того ни с сего принялись хвастать:

— Кабы сейчас повстречать мне Муромца, Добрыню да Алешку, — усмехнулся Змей в три головы, — ох, и задал бы я им жару!

— Да, всыпал бы я им, особенно Илье Муромцу, — сказал Соловей-разбойник. — Эге-гей! Где ты, Илюха? — Да как засвистит на всю степь, аж костер землей засыпало, и стало темно.

4

Москва. Ночь. Внутренняя охрана Третьяковской картинной галереи совершает ежечасный обход. Невысокая женщина входит в зал № 22 и неторопливо осматривается. Здесь собраны произведения великого русского художника Васнецова. На правой стене — «Иван-царевич на Сером волке», потом — незабываемая картина «После побоища…» о сражений Игоря Святославича с половцами (помните «Слово о полку Игореве»?), еще дальше — портрет царя Ивана Грозного в рост. Напротив — «Три царевны подземного царства». А между ними — известные всему миру «Богатыри». Почти во всю стену, в тяжелой старинной раме. В правом нижнем углу полотна написано: «Викторъ Васнецовъ. Москва 1898 г. Апрель 23 дня».

…В зале полумрак. Безлюдный покой. В тишине доносится бой Кремлевских курантов с противоположного берега Москвы-реки. Еще звучат куранты, но откуда-то издалека-издалека слышен неприятный свист, приглушенный расстоянием.

Женщина присела на стул отдохнуть. Вдруг ей показалось, будто богатыри совсем по-живому стали пристально всматриваться в только им доступную даль. Вот, кажется, ожили кони, медленно зашевелились богатыри, поначалу лениво расправляя затекшие руки и плечи.

— А не слышал ли кто свиста соловьиного, разбойного? — спросил Илья Муромец.

— Да, вроде что-то было, — неуверенно ответил Алеша Попович.

— Уж не старые ли недруги наши?.. — сказал Добрыня Никитич.

— Почудилось мне, будто свист несся из донских краев, — произнес богатырь Илья и глянул из-под правой руки, на которой висела тяжелая палица, та самая, что не каждый мог оторвать от земли.

— Ну, берегитесь! — воскликнул Добрыня, вынимая меч из ножен.

— Погоди, — придержал его копьем Муромец. — А впрочем, отправляйся да глянь, что там…

Дернул поводья Добрыня, и белый конь его взметнулся кверху, заржал призывно и устремился сквозь стены.

Прошло несколько минут, а Добрыни все нет.

— Ну что ж, есаул, — повернулся к Поповичу Муромец, — больше некем замениться, видно, ехать атаману самому…

— А мне ожидать али тоже с тобой?

— Да как душа пожелает.

— Тогда вместе.

— Айда!

Вихрем пронеслись мимо изумленной охранницы славные богатыри, и вскоре дробный топот их горячих коней замер вдали на пути в широкую степь, раскинувшуюся от Дона до Маныча под звездным небом.

5

Приметив в полутьме белого коня и высокую фигуру в доспехах, богатыри направились к ней.

— Ну что, Добрыня? — спросил Муромец.

— Не видать… Должно, притаились.

Тут Алеша выехал малость наперед и, приложив ладонь ко рту, задорно крикнул:

— Эге-гей! Червяк многоголовый!.. Где ты?..

Ночная степь ответила молчанием.

— Раздобрел, знать, на донских харчах, — громко продолжал Алеша. — Чаек попиваешь да табак турецкий покуриваешь? Аль оглох от свиста дружка своего, разбойника? Чую, трясетесь оба, ровно сито дырявое…

Захохотали Илья с Добрыней, и словно гром пронесся над замершей степью.

— Потише, други, — не унимался Алеша, — не то помрут злыдни эти от робости еще до встречи с нами… Эй ты, Змей Змеевич, выдь в шашки поиграть с Добрыней: в бою сразиться ты уже негож… Выходи, кто хочет свидеться с казаком карачаровским Ильею Муромцем! Это он полтыщи разбойников к рукам прибрал да освободил сорок сороков ратников… А помнишь, Соловей, как наш гусляр и певец Добрыня Никитич стрелу каленую сквозь твое колечко серебряное пропускал?.. Знать, помнишь, коль притаился. А помнится и мне, как Горыныч, ровно кот нашкодивший, бежал от меня… Эх, не те времена! Нынче ты пустые свои головы беречь стал пуще прежнего, а невдомек, что и за все их вместе я полушки не дам… Гляди-кось, други, как страх их сковал — онемели!

Три богатыря захохотали весело, сотрясая степь, и вдруг неподалеку, за маленьким холмиком, раздался чих змеиный и взметнулось огненное облачко.

— А! — обрадовался Алеша. — Так вот вы где… Пыль ноздрями собираете?

Илья Муромец расправил плечи свои тяжелые, гордо поднял голову и гикнул:

— Эге-гей! Держись, поганье проклятое!

И ударил коленями коня. Взвился конь, единым махом перелетел через холм и отдавил Змею хвост. На километр подпрыгнул Горыныч, рыча от боли и обиды, упал на землю и кинулся на давнего своего обидчика Алешу Поповича. Да не тут-то было! Ринулся ему навстречу Алеша и так рассчитал, что Змей через него перелетел и как шмякнется снова оземь, так едва тут же и не кончился.

Налетел сбоку на Илью Муромца Соловей-разбойник, размахивая цепью, но богатырь изловчился, с пол-оборота взмахнул мечом, и ухо разбойника с серьгой взлетело в небо, а цепь вокруг него самого окрутилась. Застонал Соловей, криком звериным закричал, а после понатужился и засвистел во всю мочь. Наклонился вперед старик Илья и щитом загородился, а конь его вороной аж по самые колени в землю врос. И так стояли они, пока Соловей не истощился и не замолк, чтобы дух перевести. Тут его и поддел копьем Илья Муромец.