Грешница - Герритсен Тесс - Страница 40

– Ага. Вот оно что, – пробормотала она.

– Что?

– Посмотрите туда, где должна быть передняя носовая ость. – Коули провела пальцем вниз, туда, где обычно находится скос носа. – Здесь атрофия. Фактически полное отсутствие носовой кости. – Доктор подошла к полке с черепами и сняла один. – Вот, позвольте вам продемонстрировать наглядный пример. Этот череп был эксгумирован из средневекового захоронения в Дании. Могила находилась в уединенном месте, вдали от церковного кладбища. Взгляните – воспалительные процессы практически разрушили костную ткань, и на том месте, где должен находиться нос, образовался провал. Если бы мы выпарили мягкие ткани с вашей жертвы, – она указала на рентгеновский снимок, – ее череп выглядел бы практически так же, как этот.

– Выходит, это не посмертная травма? Носовую ость не могли повредить, когда удаляли кожу с лица?

– В таком случае не было бы такой серьезной деформации, как я вижу на рентгене. – Доктор Коули отложила череп и вернулась к снимку на экране. – И еще. Налицо атрофия и рецессия верхнечелюстной кости. Причем настолько серьезные, что верхние передние зубы расшатались и выпали.

– А я предполагала, что это из-за отсутствия стоматологического лечения.

– Это тоже могло повлиять. Но здесь другая история. Гораздо хуже, чем обычная болезнь десен. – Коули посмотрела на Мауру. – Вы сделали другие рентгеновские снимки, как я просила?

– Они в конверте. Мы сделали проекцию Ватерса и серию периапикальных снимков, чтобы лучше просматривались анатомические точки верхнечелюстной кости.

Коули полезла в конверт и достала новую серию снимков. Она приколола к экрану периапикальный снимок, на котором просматривалось основание полости носа. Какое-то мгновение она молчала, глядя на экран так, словно белое свечение снимка завораживало ее.

– Давно уже я не встречала такого случая, – пробормотала она в изумлении.

– Выходит, по этим рентгеновским снимкам можно поставить диагноз?

Доктор Коули вздрогнула, как будто вышла из транса. Она повернулась и взяла со своего стола череп.

– Вот, – сказала она, переворачивая свой экспонат так, чтобы показать костную поверхность твердого неба. – Видите, как формировалась здесь впадина и развивалась атрофия альвеолярного отростка верхней челюсти? Воспаление изъело кость. Челюсти так сильно впали, что вывалились передние зубы. Но атрофия на этом не остановилась. Воспаление продолжало съедать кость, разрушая не только твердое небо, но и носовую раковину. Лицо в буквальном смысле было съедено изнутри, пока процесс перфорации твердого неба не закончился его разрушением.

– И насколько обезображена была эта женщина?

Коули повернулась к рентгеновским снимкам Крысиной леди.

– Во времена средневековья она бы вызывала ужас.

– Теперь вы можете поставить диагноз?

Доктор Коули кивнула.

– У этой женщины скорее всего была болезнь Гансена.

13

Для человека непосвященного название болезни звучало бы вполне безобидно. Но у этого недуга есть и другое название, в котором слышится эхо ужаса из далеких времен, – лепра. Оно наполняет мысли образами средневековых прокаженных с закрытыми лицами и в черных одеждах, гонимых и несчастных, вымаливающих милостыню. У них на груди позвякивали колокольчики, предупреждавшие неосмотрительных горожан о приближении чудовища.

А эти чудовища были всего лишь жертвами микроскопического захватчика – микробактерии лепры, медленно растущего внутриклеточного паразита, который, размножаясь, калечит организм и покрывает кожу уродливыми наростами. Он разрушает нервные окончания кистей и стоп, так что жертва перестает чувствовать боль, не реагирует на раны и ушибы, а потому конечности становятся особенно уязвимыми для ожогов, травм и инфекций. С течением лет заболевание приобретает все более зловещий характер. Наросты утолщаются, нос проваливается. Пальцы рук и ног, постоянно травмируемые, просто-напросто исчезают. И когда мученик в конце концов умирал, его не хоронили на церковном кладбище, а выдворяли за пределы его ограды.

Даже после смерти прокаженный оставался изгоем.

– Пациент в поздней стадии этого заболевания – вещь для Штатов неслыханная, – сказала доктор Коули. – Современная медицина способна остановить болезнь задолго до того, как она обезобразит пациента. Комбинированная лекарственная терапия может вылечить даже самые тяжелые случаи лепроматозной лепры.

– Я полагаю, эту женщину лечили, – заметила Маура, – поскольку я не обнаружила активных бактерий при исследовании биопсийного материала.

– Да, но совершенно очевидно, что с лечением запоздали. Посмотрите, как она изуродована: беззубая, с разрушенными лицевыми костями. Она была инфицирована довольно давно, возможно, не один десяток лет, прежде чем ее начали лечить.

– Даже самый бедный пациент в этой стране смог бы лечиться.

– По крайней мере я на это надеюсь. Потому что болезнь Гансена – это уже общенациональная проблема.

– Тогда остается предположить, что женщина была иммигранткой.

Коули кивнула.

– Эта болезнь еще встречается среди сельского населения в некоторых странах мира. Большинство случаев зарегистрировано только в пяти государствах.

– В каких?

– Бразилия и Бангладеш, Индонезия и Мьянма. И конечно, Индия.

Доктор Коули вернула череп на полку, потом собрала со стола фотографии и сложила их в стопку. Но Маура не следила за ее движениями. Она пристально смотрела на рентгеновский снимок Крысиной леди и думала о другой жертве, другом месте преступления. О крови, пролитой под распятием.

"Индия, – думала она. – Сестра Урсула работала в Индии".

Аббатство Грейстоунз казалось еще более холодным и унылым, когда сразу после визита в Гарвард Маура вновь ступила за его ворота. Старенькая сестра Изабель вела ее через двор, зимние сапоги от "Л.Л. Бин" нелепо выглядывали из-под подола черного монашеского платья. Когда мороз крепчает, даже монахини вынуждены прибегать к спасительному гортексу.

Сестра Изабель провела Мауру в пустой кабинет аббатисы, после чего растворилась в темном коридоре, и топот ее сапог вскоре стих.

Маура коснулась чугунного радиатора, стоявшего рядом; он был холодным. Она не стала снимать пальто.

Прошло много времени, и она уже начала подумывать, что про нее просто забыли. Видимо, пока сестра Изабель шаркала по коридору, приезд Мауры постепенно стерся из ее памяти. Прислушиваясь к поскрипыванию половиц и дверей старого здания, к порывам ветра за окном, Маура представляла себе, каково провести жизнь под этой крышей. Годы тишины и молитв, неизменных ритуалов. Возможно, в этом и есть утешение, подумала она. Встаешь на рассвете и точно знаешь, как будет прожит день. Никаких сюрпризов, никаких страданий. Встаешь с постели и надеваешь все ту же одежду, становишься на колени и читаешь все те же молитвы, идешь по тем же тусклым коридорам на завтрак. За монастырскими стенами женские юбки меняют свою длину от мини до макси, автомобили могут приобретать новые формы и цвета, а на экранах одно созвездие актеров будет сменяться другим. Но здесь, в этих стенах, традиции останутся незыблемыми, даже если твое тело потеряет упругость, а руки начнут трястись, разве что звуков в мире поубавится, по мере того как ослабеет твой слух.

Покой, подумала Маура. Умиротворение. Да, ради этого можно было покинуть мир, эти мотивы ей были понятны.

Она не услышала, как пришла Мэри Клемент, и с удивлением обнаружила, что аббатиса стоит в дверях и смотрит на нее.

– Мать-настоятельница.

– Я так понимаю, у вас возникли новые вопросы?

– Это касается сестры Урсулы.

Мэри Клемент вплыла в комнату и села за свой стол. Зимняя стужа даже ее заставила утеплиться: из-под ее монашеского покрывала выглядывал серый шерстяной свитер с вышивкой в виде белых котят. Она сложила руки на столе и устремила на Мауру тяжелый взгляд. Это было совсем не то дружеское выражение лица, с которым аббатиса приветствовала ее в день первого знакомства.