Грешница - Герритсен Тесс - Страница 18

– А я и не мешала никому. Даже если бы я захотела, там все равно никого нет.

– Итак, ты нашла кукол на чердаке, – сказала Риццоли, возвращая разговор в нужное русло.

– Да, целую коробку.

Риццоли вопросительно взглянула на Мэри Клемент, которая поспешила все объяснить:

– Несколько лет тому назад у нас был благотворительный проект. Мы шили одежду для кукол и отправляли их сиротам в Мексику.

– Значит, ты нашла кукол. – Риццоли вновь обратилась к Ноли. – И играла с ними там, наверху?

– Но ведь они никому не нужны.

– А откуда ты узнала, как пробраться на чердак?

– Я видела, как туда заходил мужчина.

Мужчина? Риццоли переглянулась с Маурой. И наклонилась ближе к Нони.

– Что за мужчина?

– У него на поясе что-то болталось.

– Болталось?

– Молоток и еще что-то. – Девочка указала рукой на аббатису. – Она тоже видела его. И говорила с ним.

Мать Мэри Клемент рассмеялась.

– О! Я знаю, о ком она говорит. У нас недавно был капитальный ремонт. На чердаке действительно работали люди, устанавливали новую изоляцию.

– Когда это было? – спросила Риццоли.

– В октябре.

– У вас есть имена всех этих людей?

– Я могу проверить в гроссбухе. Мы ведем учет всех выплат подрядчикам.

Что ж, признание девочки не было таким уж удивительным открытием. Она проследила, как рабочие заходят в незнакомое для нее место. Место таинственное, куда можно было попасть только через потайную дверь. Соблазн пробраться туда был бы велик для любого ребенка и уж тем более для такой непоседы.

– А тебе не страшно было там, в темноте? – спросила Риццоли.

– У меня ведь есть фонарик.

"Какой глупый вопрос!" – сквозило в голосе Нони.

– И ты не боялась? Ведь ты была там совсем одна?

– А чего бояться?

"Действительно, чего?" – подумала Маура. Эта малышка была бесстрашной, ее не пугали ни темнота, ни полиция. Она сидела, в упор уставившись на собеседницу, как будто именно она, а вовсе не Риццоли, задавала вопросы. Но при всем самообладании она все-таки оставалась ребенком, причем не слишком благополучным. На ее кудряшках лежал слой чердачной пыли. Розовый свитер был изрядно поношенным и давно просился на помойку. К тому же он был явно с чужого плеча – рукава были высоко закатаны и засалены. Только обувь выглядела новой – модные кеды на липучках. Ее ноги не касались пола, и она все время монотонно раскачивала ими. Этакий метроном с избыточной энергией.

– Поверьте, я и не знала, что она бывает там, наверху, – вмешалась Грейс. – Я же не могу все время за ней следить. Мне нужно и стол накрыть, и посуду помыть. Мы не уходим отсюда раньше девяти вечера, да и в постель я ее раньше десяти не могу загнать. – Женщина посмотрела на Нони. – Это тоже проблема, знаете ли. Она очень устает, бывает страшно капризной, поэтому мы все время ссоримся. В прошлом году я из-за нее заработала язву. Она так меня изводила, что желудок начал сам себя пожирать. Меня скручивало от боли, а ей хоть бы что. Она до сих пор без боя не идет ни в постель, ни в ванную. Ей на всех наплевать. Вот такой ребенок, полная эгоистка. Весь мир должен вращаться вокруг нее.

Пока Грейс выплескивала свое раздражение, Маура наблюдала за реакцией Нони. Девочка замерла на стуле и даже перестала болтать ногами, а стиснутые зубы еще резче подчеркивали квадратный подбородок. Но в ее темных глазах блестели слезы. Уже через мгновение они исчезли, стертые грязным рукавом. Она не глухая и не немая, подумала Маура. Она слышит злость в голосе матери. День за днем сотнями разных способов Грейс выплескивает на дочь свое отвращение. И девочка все понимает. Неудивительно, что Нони такой трудный ребенок; неудивительно, что она заставляет Грейс злиться. Это единственная эмоция, которую она может вызвать у своей матери, и единственное доказательство того, что их связывают хотя бы какие-то чувства. Ей всего семь лет, а она уже знает, что бесполезно надеяться на материнскую любовь. Она знает больше, чем думают взрослые, и то, что она видит и слышит, безусловно, вызывает боль.

Риццоли слишком долго сидела на корточках. Она поднялась и размяла затекшие мышцы. Было уже восемь часов, они пропустили ужин, и сил у Риццоли явно поубавилось. Она стояла, глядя на девочку – точную свою копию, с такими же непокорными волосами, таким же решительным лицом.

– Скажи, Нони, ты часто забираешься на чердак? – вымученно спросила Риццоли.

Пыльная шапка волос утвердительно дернулась.

– И что ты там делаешь?

– Ничего.

– Ты только что говорила, что играешь в куклы.

– Это я вам уже сказала.

– А что еще ты делаешь?

Девочка пожала плечами.

– Да ладно, там же скучища, – поднажала Риццоли, – не думаю, что ты так просто болталась бы по чердаку, если бы там не было ничего интересного.

Нони опустила взгляд и уставилась на колени.

– Ты когда-нибудь наблюдала за сестрами? Ну, просто смотрела, чем они занимаются?

– Я все время их вижу.

– А когда они в своих кельях?

– Мне не разрешают туда подниматься.

– Но ты когда-нибудь наблюдала за ними тайком, когда они тебя не видели?

Нони по-прежнему сидела опустив голову. Потом буркнула, уткнувшись в свитер:

– Это называется подсматривать.

– И ты знаешь, что так делать нельзя, – сказала Грейс. – Это вторжение в частную жизнь. Я тебе говорила.

Нони скрестила на груди руки и продекламировала, передразнивая мать:

– "Вторжение в частную жизнь".

Это прозвучало издевкой. Грейс покраснела и двинулась на дочь, словно намереваясь ударить ее.

Риццоли жестом остановила женщину.

– Миссис Отис, вы не будете возражать, если я попрошу вас и мать Мэри Клемент выйти на минутку?

– Вы говорили, что мне можно остаться, – возразила Грейс.

– Думаю, Нони нуждается в маленьком полицейском внушении. Лучше, если вас при этом не будет.

– Ах, да. – Грейс кивнула, и в ее глазах вспыхнул недобрый огонек. – Конечно.

Риццоли угадала: Отис была заинтересована вовсе не в том, чтобы защитить дочь; ей хотелось, чтобы Нони приструнили. Призвали к порядку. Она метнула в сторону дочери взгляд, в котором читалось: "Допрыгалась", и вышла из комнаты в сопровождении аббатисы.

Какое-то время все молчали. Нони сидела, опустив голову и сложив руки на коленях. Полное послушание. Идиллическая картина.

Риццоли придвинула стул и села напротив девочки. Она молчала, словно чего-то ожидая. Выдерживая паузу.

Наконец Нони украдкой взглянула на Риццоли.

– Чего вы ждете? – спросила она.

– Жду, пока ты расскажешь мне, что видела в комнате Камиллы. Потому что знаю: ты подглядывала за ней. Я и сама любила подглядывать, когда была маленькой. Шпионила за взрослыми. Смотрела, какими странными вещами они занимаются.

– Это ведь "вторжение в частную жизнь".

– Да, но все равно забавно, не так ли?

Нони подняла голову и вперила взгляд в Риццоли.

– Вы хотите меня обмануть.

– Я не собираюсь тебя обманывать, ясно? Мне нужно, чтобы ты мне помогла. Думаю, ты очень умная девочка. И уверена, ты видишь многое из того, чего взрослые не замечают. Что ты на это скажешь?

Нони пожала плечами.

– Может быть.

– Так расскажи мне, чем занимаются монахини.

– Какие-нибудь странности?

– Да.

Нони наклонилась к Риццоли и тихо произнесла:

– Сестра Эбигайл носит памперсы. Она писает в штаны, потому что очень старенькая.

– Сколько ей лет, как ты думаешь?

– Ну, лет пятьдесят.

– Да уж. Действительно, старая.

– Сестра Корнелия ковыряет в носу.

– Фу, какая гадость.

– И швыряет козявки на пол, когда думает, что этого никто не видит.

– Еще хуже.

– А сама требует, чтобы я мыла руки, говорит, что я маленькая грязнуля. Но она руки не моет, а ведь они у нее в козявках.

– Ты мне так аппетит испортишь, ребенок.

– Я ее как-то спросила, что же она сама козявки не смывает, а она взбесилась. Сказала, что я слишком много болтаю. Сестра Урсула тоже так сказала, когда я спросила ее, почему у той тети нет пальцев, и шикнула на меня, чтобы я замолчала. Мама все время заставляет меня извиняться. Она говорит, что ей за меня стыдно. Что я вечно лазаю там, где мне не место.