Двойник - Герритсен Тесс - Страница 9

"У меня такой же".

Когда мазки были собраны, Эйб подошел к лотку с инструментами и взял скальпель.

Наблюдать за первым надрезом было практически невыносимо. Маура инстинктивно поднесла руку к груди, словно это в нее впивалось стальное лезвие. "Я погорячилась, – подумала она, когда Эйб завершил У-образный надрез. – Не знаю, смогу ли я все это выдержать". Но ноги приросли к полу, и она не могла отвести глаз, с отвращением наблюдая, как Эйб отделяет лоскуты кожи от грудной стенки, словно свежует добычу. Он был полностью поглощен работой и не замечал ее ужаса. Опытный патологоанатом тратит не более часа на несложное вскрытие, потому на этой стадии исследования Эйб не тратил времени на бесполезное изящество разрезов. Маура всегда симпатизировала Эйбу и считала его обаятельным жизнелюбом, знающим толк в еде, напитках и опере, но сейчас смотрела на него совсем другими глазами: с огромным животом и толстой бычьей шеей он выглядел мясником, вспарывающим тушу.

И вот из-под снятой с грудной клетки кожи и замаскированных под кожными лоскутами грудей обнажились ребра и мышцы. Йошима с секатором в руке наклонился над трупом и начал резать ребра. Маура морщилась от каждого щелчка. "Как легко сломать человеческую кость, – думала она. – Мы полагаем, что наше сердце защищено прочной клеткой ребер, а выходит, достаточно только сдавить кольца ножниц, и ребра одно за другим уступят давлению закаленной стали. Из какого же хрупкого материала мы сделаны!"

Йошима рассек последнюю кость, а Эйб перерезал уцелевшие пряди хрящей и мышц. Затем они вдвоем приподняли грудину, будто сняли крышку с коробки.

В распахнутой грудной клетке поблескивали сердце и легкие. "Молодые органы", – мелькнуло в голове у Мауры. Впрочем, нет, сорок лет – это уже не молодость. Нелегко признаваться даже самой себе в том, что в сорок лет половина жизни уже прожита. И что ее, так же как эту женщину на секционном столе, уже нельзя считать молодой.

Обнаженные органы внешне казались нормальными, без очевидных признаков патологии. Несколькими быстрыми надрезами Эйб иссек легкие и сердце и выложил их в металлический лоток. Затем сделал срезы легких и под ярким светом лампы исследовал их паренхиму.

– Не курила, – сообщил он детективам. – Эдемы нет. Прекрасные здоровые ткани.

Однако женщина была мертва.

Он опустил легкие в лоток, где они осели розовым холмиком, и взялся за сердце. Оно легко уместилось на массивной ладони Эйба. Маура вдруг особенно остро ощутила биение собственного сердца. Оно бы тоже уместилось в руке патологоанатома. К горлу подступила тошнота, когда Маура представила себе, что он держит его на ладони, переворачивает, рассматривая коронарные сосуды, – это сейчас Эйб и проделывал с сердцем жертвы. Пусть с точки зрения механики сердце представляет собой обычный насос, однако он находится в самой сокровенной части человеческого организма, поэтому при взгляде на обнаженный и беззащитный орган доктор Айлз ощутила пустоту в своей собственной груди. Она сделала глубокий вдох, но от запаха крови тошнота лишь усилилась. Маура отвернулась от трупа и встретилась взглядом с Риццоли. Детектив как никто понимала ее. Они были знакомы вот уже два года, работали вместе по большому количеству дел и успели убедиться в профессионализме друг друга. Однако в этом взаимном уважении присутствовала и толика почтительной настороженности. Маура знала: интуиция у Джейн развита прекрасно, и она хорошо понимает, насколько доктор Айлз близка к тому, чтобы сбежать из секционного зала. Немой вопрос в глазах Риццоли заставил Мауру взять себя в руки. Королева мертвых вновь обрела свойственную ее рангу невозмутимость.

Она снова обратила внимание на труп.

Эйб не замечал подспудного напряжения в зале и спокойно изучал желудочки сердца.

– Клапаны выглядят вполне сносно, – заявил он. – Коронарные сосуды мягкие. Чистые. Черт, хотел бы я, чтобы мое сердце выглядело так же!

Маура бросила взгляд на необъятное брюхо коллеги и, зная его страсть к фуа-гра и жирным соусам, усомнилась в том, что его надежды сбудутся. "Наслаждайся жизнью, пока есть возможность, – вот к чему сводилась философия Эйба. – Потворствуй своим аппетитам сейчас, потому что рано или поздно мы все плохо кончим, как наши друзья на секционном столе. Что хорошего в чистых коронарных сосудах, если ты всю жизнь отказывал себе в удовольствиях?"

Он положил сердце в лоток и принялся за живот жертвы, сделав глубокий надрез брюшины. Взору открылись печень, селезенка и поджелудочная железа. Маура давно привыкла к запаху смерти и охлажденных органов, но сегодня он действовал ей на нервы. Как будто она впервые присутствовала на вскрытии. Сегодня она смотрела на процедуру не как искушенный патологоанатом: безжалостность Эйба, орудовавшего ножницами и скальпелем, приводила ее в дикий ужас. "Боже, а ведь я это проделываю каждый день, правда, мой скальпель режет плоть незнакомых людей".

А эта женщина совсем не кажется незнакомкой.

Словно оцепенев, Маура отстраненно наблюдала за работой Эйба. Измотанная бессонной ночью и сбоем биологических часов, она уже не могла сопереживать тому, что творилось на секционном столе. Ей удалось убедить себя в том, что перед ней всего лишь труп. Никаких ассоциаций и тем более переживаний. Эйб быстро освободил завитки кишок и опустил их в лоток. С помощью ножниц и кухонного ножа он выпотрошил брюшную полость. Затем отнес лоток, наполненный брюшными органами, на столик из нержавеющей стали, где один за другим принялся их исследовать.

На препаровочном столике он вскрыл желудок и выложил его содержимое в отдельный лоток. Запах непереваренной пищи заставил Риццоли и Фроста отвернуться – оба поморщились от отвращения.

– Похоже на остатки ужина, – сказал Эйб. – Я бы предположил, что она ела салат из морепродуктов. Вижу листья салата и помидоры. И, возможно, креветки...

– За сколько часов до смерти она принимала пищу? – спросила Риццоли гнусавым голосом: она старалась оградить себя от запахов и потому зажала рукой нос.

– За час, а может, и больше. Я полагаю, она ела не дома, поскольку салат из морепродуктов – пища явно не домашняя. – Эйб взглянул на Риццоли. – Вы не нашли ресторанных чеков в ее сумочке?

– Нет. Она могла заплатить и наличными. Мы еще не получили информации по ее кредитной карте.

– Боже правый, – произнес Фрост, по-прежнему избегая взгляда на лоток. – Вряд ли я теперь отважусь съесть креветку.

– Послушай, не стоит принимать это так близко к сердцу, – сказал Эйб, надрезая поджелудочную железу. – Если разобраться, все мы сделаны из одного и того же материала. Жиры, углеводы, белки. Поедая сочный стейк, ты на самом деле жуешь мышечную ткань. Думаешь, я отказываюсь от мяса только потому, что каждый день приходится его анатомировать? Любая мышечная ткань состоит из одних и тех же биохимических элементов, просто пахнет иногда хуже или лучше. – Он взялся за почки. Отрезал от каждой понемногу и опустил образцы ткани в сосуд с формалином. – Пока все выглядит нормально, – прокомментировал он. И перевел взгляд на Мауру. – Ты согласна?

Она механически кивнула, не сказав ни слова. Ее внимание привлекла новая серия рентгеновских снимков, которые Йошима развешивал на экране проектора. Это были изображения черепа. На латеральном снимке просматривались очертания мягкой ткани, словно полупрозрачный призрак профиля.

Маура подошла к экрану и принялась разглядывать пятно в форме звездочки, которое казалось ярким на фоне более темной кости. Оно расплылось по всему своду черепа. Небольшое входное отверстие было обманчивым: оно не давало представления о повреждениях мозга.

– Господи, – пробормотала она. – Это же пуля "Черный коготь".

Эйб поднял взгляд от лотка с брюшными органами.

– Давно я их не видел. Нужно быть поосторожнее. Металлические осколки от этой пули острые, как бритва. Ими можно пораниться даже в перчатках. – Он взглянул на Йошиму. Тот проработал в бюро судмедэкспертизы дольше всех нынешних патологоанатомов и потому служил им корпоративной памятью. – Когда в последний раз у нас была жертва с пулей "Черный коготь"?