Царство Флоры - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 10

— Андрей, лучше расскажи, что произошло вчера, — уже настойчивее попросил Тихомиров.

— Нет, нет, сначала один вопрос вот к…

— Меня зовут Никита Михайлович, — напомнил Колосов.

— Да, простите. У меня мысли путаются. Один вопрос к вам.

— Пожалуйста.

— Вы когда-нибудь испытывали страх… нет, ужас смерти?

Колосов откинулся на стуле. Катя с недоумением уставилась на Балмашова. Это еще из какой оперы?

— Андрей, ну, я прошу тебя, — сказал Тихомиров.

— Ответьте, потому что иначе это все бессмысленно — мои жалобы, этот наш приход сюда, беспокойство, которое мы причиняем, отрывая вас от работы… — Балмашов проигнорировал просьбу спутника. — Вы что-то подобное когда-либо чувствовали?

— Ну, положим, однажды, — невозмутимо ответил Колосов. И далее задавал вопросы или что-то уточнял по ходу разговора самым что ни на есть спокойным тоном.

— Тогда не все потеряно, тогда вы, возможно, меня поймете. Я очень сильно испугался вчера. Я не трус. Никогда не считал себя трусом. Но это было сильнее меня, сильнее того, что я сам думал о себе. Мне показалось… я подумал — все, это конец. Со мной все будет кончено через минуту. Дело в том, что меня пытались убить.

— Расскажите по порядку, что произошло. И не надо так волноваться, Андрей Владимирович. Здесь вы в полной безопасности.

— Вчера я приехал домой около одиннадцати… Но это началось не вчера, а раньше, примерно две недели назад… Я…

— Простите, где вы живете?

— Поселок Троицкая Гора, я купил там участок три года назад и построил дом. Я живу там постоянно. Там очень красиво — лес, озеро.

— Вы живете один?

— С женой. Когда это началось, она была в Париже, гостила у отца… Прилетела только позавчера, я ее встречал в аэропорту. Она ничего не знает и не должна знать. Ей вредно волноваться и…

— Да вы сами не волнуйтесь так. Кофе хотите? — устало улыбнулся Никита.

— Если можно, покрепче, — попросил Тихомиров. — Там, у вашего начальника, мы не…

— Понятно, сейчас организуем. — Никита поднялся и включил кофеварку, стоявшую на подоконнике. В этот момент он оказался спиной к посетителям и лицом к Кате и скорчил такую мину, словно хватил уксуса. Но это длилось лишь мгновение. Когда он повернулся, лицо его вновь было доброжелательным.

— Я много работаю, возвращаюсь поздно. В течение этих двух недель мне часто казалось, что в мое отсутствие кто-то успел побывать в моем доме, — сказал Балмашов.

— Вы обнаружили пропажу каких-то вещей?

— Нет, ничего не пропало. Но я чувствовал, понимаете, чувствовал — кто-то был у меня. Вещи как-то странно перемещались.

— То есть? Я не понимаю.

— Ну, например, книги, альбомы в гостиной — я помню, как они лежали, я сам с ними работал, читал. А когда возвращался, все лежало не так. Каталог Сьюзана, например, лежал сверху… А планы Ватиканских садов были переложены на другой стол, к лампе…

— Простите, вы кто по профессии?

— Я художник… оформитель, можно так это назвать. — Балмашов дотронулся рукой до виска. — Предприниматель, но не в этом суть… Однажды я вернулся и увидел на полу в центре холла осколки вазы. Когда я уходил, она была целой.

— У вас дома есть животные? Кошка, собака?

— Нет. Я хотел бы завести собаку, но моя жена, когда она со мной, а не у своего отца, не может… нет, нет, ей животные противопоказаны.

«Какой чудной тип этот Балмашов, как у него лицо дергается — тик, что ли, нервный?» — Катя, притихнув в своем уголке, вглядывалась в посетителя.

— Может быть, сквозняк разбил вазу? — невозмутимо предположил Колосов. Снова встал, налил гостям крепкого кофе. — Прошу, угощайтесь.

— Про милицию сейчас чего только не плетут, — хмыкнул Тихомиров. — Я думал, нас тут и слушать не станут. Взашей выгонят. А тут такое гостеприимство. Андрей, давай по существу, а?

— Но это и есть по существу. Это продолжалось почти две недели. Я сильно нервничал. — Балмашов не притронулся к кофе. — Я очень люблю свой дом, я сам его строил, занимался декором, дизайном, а тут вдруг я… я стал бояться его.

— Вы проверили замки? — спросил Колосов.

— Естественно, они не были взломаны, все было с ними в порядке.

— Вы их не сменили?

— Нет. Я не успел, много работы, срочные заказы.

— В ваш дом можно проникнуть еще каким-то способом? Окна как-то защищены? Решетками там или же…

— Я ненавижу решетки, я строил дом, а не домзак. — Балмашов покачал головой. — На окнах есть ставни, но я ими практически не пользуюсь.

— Понятно.

— Можно еще попасть в дом через гараж-пристройку, но там тоже все замки целы, я проверил. Однажды ночью… это было в прошлый четверг… я проснулся, словно от толчка. Я лежал в темноте… Дул сильный ветер, как раз гроза шла. Ветки качались за окном, царапали по стеклу. Но это были живые звуки. А в доме же… Я почувствовал, что я не один.

— Вы услышали какой-то шум?

— Шум? Да, наверное… Знаете, как это бывает во сне? Что-то разбудило, испугало. Сердце обмерло. Я не трус, но какое-то время не в силах был пошевелиться, встать. Потом все-таки встал. Спустился в холл. Зажег свет.

— И что вы обнаружили?

— Никого и ничего.

— Я так и думал, — кивнул Никита.

— Что вы хотите этим сказать? — тихо спросил Балмашов.

— Ничего, продолжайте, прошу.

— Я могу выпить с друзьями, но я не алкоголик. Наркотики никогда не принимал, если вы это имеете в виду. Расстройствами воображения тоже не страдаю.

— Конечно, кто сомневается, продолжайте, пожалуйста.

— Позавчера вернулась из Парижа моя жена. — Балмашов помолчал. — Естественно, я ничего ей не сказал.

— Почему?

— Ей нельзя волноваться.

— Ага, понятно. И что же случилось дальше?

— Вчера, как я уже сказал, я вернулся домой в двенадцатом часу. Оставил машину у ворот и решил немного прогуляться перед сном, дойти до озера. Это совсем недалеко.

— Это действительно недалеко. Метров двести, не более, — вмешался Тихомиров. — Там кругом дачи в лесу разбросаны. Троицкая Гора место старое, уютное.

— Уже почти стемнело. Я шел по дороге к озеру. Там у нас очень красиво. Я давно хотел посмотреть один уголок на берегу. Папоротники и рогоз узколистый, они там замечательно растут. А еще там отлично растет Ajuga…

— Что, простите?

— Живучка. — Балмашов улыбнулся. — Удивительный оттенок листьев, а ведь это дикорастущий экземпляр. И там полно ландышей. Они уже отцвели, но дело все в том, что я…

— Вы в ботанике хорошо разбираетесь. Только я одного не пойму — как вы на все это любоваться хотели — ночью. Ведь сами говорите — стемнело уже.

— Светила луна. Потом, у меня был фонарь.

— Так что же с вами произошло?

— Андрей, факты давай, — поторопил Тихомиров.

— Я шел по дороге. И понял, что за мной кто-то идет. Я оглянулся… там такие густые кусты. Тень мелькнула. И пропала. Я решил, что мне показалось. Постоял. Подождал. А когда двинулся дальше, почувствовал, что меня снова преследуют. Я не трус, повторяю. Но у меня мурашки по спине поползли. Я почувствовал угрозу… Этот страх… ужас смерти, ощущение было как там, в доме, когда я проснулся в ночи.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Катя смотрела на Балмашова. Он так внезапно резко замолчал. На лбу его и сейчас выступили капельки пота. Внезапно он сделал рукой резкий судорожный жест, словно ловил что-то в воздухе — невидимое, ускользающее. Смысл, слово, метафору…

Он как будто ждал от них подсказки. Словно они могли помочь ему — продолжить, закончить начатую историю. Но что они могли подсказать ему? Эти стены в кабинете уголовного розыска слышали немало самых разных историй — порой страшных, порой странных, даже несуразных. «Я его убил», «меня хотели убить» — все это уже было когда-то с кем-то. Но это… Страх, ужас смерти…

«Что с ним случилось — с этим человеком?» — Катя ощутила, что странное состояние Балмашова внезапно передалось и ей. Почему он об этом так говорит — вот так… жутко ?