Россия молодая. Книга первая - Герман Юрий Павлович - Страница 55

— Феб Фебом, — без всякой вежливости в голосе произнес Иевлев, — а вот почему ваши люди, сударь, поят некоторых наших лихим зельем и, думая, что опоили, всякую неправду над ними чинят и пытают, где какие корабли мы строим, что строить собираемся, как об чем думаем и размышляем?

Уркварт утер ставшее влажным лицо и едва надумал, что ответить, как Иевлев вновь и еще грубее, чем прежде, спросил:

— Знаемо ли вами, сударь, понятие — пенюар, то есть шпион? Не подсыл ли вы, сударь? Не для того ли вы машкерад негоциантский пользуете, дабы для своего государства получать нужные вам сведения и тем вашему потентату служить? Не есть ли вы, сударь, воинский человек?

— Сударь! — воскликнул Уркварт.

— Сударь! — совсем уже круто ответил Иевлев. — Сударь, я располагаю сведениями, кои могут быть представлены в любую минуту моему государю, и тогда фортуна ваша повернется к вам спиною с таким проворством, что вы и помолиться не успеете перед смертью.

У шхипера мелко задрожал подбородок, он отступил на шаг и голосом, полным оскорбленного достоинства, спросил:

— Сударь, если вы не шутите, то…

— То?

— Его миропомазанное величество государь…

— Его величество будет извещен о вашем ремесле безотлагательно, едва только изволит проснуться. Потому, — жестко продолжал Иевлев, — потому почитаю за самое для вас наилучшее более никогда не промышлять ремеслом, за которое дорого платят, но которое может стоить вам головы. Мерзости и прелестные поступки вашего испанского боцмана, коего предложили вы в шхиперы его величеству, мне доподлинно известны. Здесь, среди нас, находится князь-кесарь Ромодановский. Слышали ли вы о нем?

Уркварт опять обтерся фуляром, на сером его лице крупными каплями проступил пот.

— Кто не слышал о сем достославном вельможе!

— Князь-кесарь, — продолжал Иевлев так жестко, что не оставалось сомнения в правдивости его слов, — князь-кесарь шутить не любит, ведомо ли то вам? И коли вы не оставите на будущие времена игру, которую затеяли, — князь-кесарь сам займется вашей особой и сделает сие весьма искусно…

Шхипер попытался величаво улыбнуться, но вместо улыбки лицо его жалко искривилось.

— Вот и все, что имею я вам сказать, — молвил Иевлев. — Теперь отправляйтесь на свой корабль и там подумайте на досуге, следует ли вам в дальнейшем ошибаться не серебряным серебром, привозя его в бочках сюда…

Тут шхиперу удалось перебить стольника. Топнув ногой в туфле с бантом, он закричал, что его величество вчерашнего дня сами изволили наказать виновного в истории с серебром и что он, Уркварт, никому не позволит порочить царский приказ.

— Я вас порочу! — не повышая голоса, попрежнему с гневной силой и злобой произнес Иевлев. — Вас, сударь, подсыла, фальшивого монетчика, наговорщика и скупщика рабов. И вам я говорю: отправляйтесь сию же минуту на свое «Золотое облако» и сидите там тихо, покуда тут не решится, как с вами быть: выгнать вас туда, откуда пришли, али отдать князю Федору Юрьевичу под его руку, в Приказ, где заплечных дел мастера истинную правду от вас спознают…

Шхипер испугался. И, как нарочно, в это самое время на крыльцо царского дома вышел князь-кесарь, пальцами закладывая волосы за уши, обсасывая мокрый ус, поглядывая на утреннюю Двину, на лодьи и карбасы, стоящие у пристани, на солдат, что варили кашицу на берегу.

Медлить не следовало. И шхипер, отдав кумплимент перьями шляпы почти по песку, шаркнув, притопнул, отбив еще каблуком перед бешеным офицером, попятился к своей лодке, пихнул дремавшего Цаплю, оттолкнулся багром и только тогда, на воле, отдышался. Добродушное лицо его переменилось, толстые губы он подобрал, глаза теперь смотрели не растерянно и испуганно, а с сухой насмешливой злобой.

Поднявшись на борт «Золотого облака», Уркварт скорым шагом дошел до своей каюты, велел заварить себе кофею покрепче и позвать боцмана немедленно.

— Коли еще раз замыслите вы нечто подобное тому, что замыслили с Большим Иваном, — дребезжащим от бешенства голосом молвил шхипер, — то живым вашего собеседника отпускать от себя не смейте, ибо оба мы с вами нынче на волоске висим, понимаете ли? На эдаком волоске от смерти в застенке. Понимаете ли?

Дель Роблес молчал, с издевкой поглядывая на струсившего шхипера.

— Вон! — крикнул Уркварт.

Испанец вышел.

Уркварт достал из резного шкафчика флакон с успокоительным левантийским бальзамом, накапал в чашку, выпил и, позабыв про кофе, поехал с Цаплей на городской берег, где у стены Гостиного двора прогуливался широкоплечий человек в черной одежде лекаря — Дес-Фонтейнес, как звали его архангельские иноземцы.

— Гере шхипер чем-то расстроен? — насмешливо спросил лекарь.

— Я прошу вас именем бога: нигде и никогда не называйте меня гере! — взмолился Уркварт. — Моя жизнь в опасности…

— Я скорблю вместе с вами, если это так, как вы говорите! — усмехнулся лекарь. — Что же случилось?

Шхипер рассказал. Дес-Фонтейнес пожал плечами.

— Ваш боцман хотел выслужиться перед шаутбенахтом помимо меня, — сказал он спокойно, — и попался. Не знаю, зачем понадобилось ярлу Юленшерне проверять те сведения, которые он получает от меня. Вы имели честь беседовать с ярлом в Стокгольме?

— Я был ему представлен! — ответил Уркварт.

— Для чего?

— Ярл Юленшерна сомневается в том, что московиты строят флот. Они строят кар-ба-сы, — так изволил выразиться ярл шаутбенахт…

Дес-Фонтейнес молчал. Молча он распахнул перед шхипером калитку своего двора. Два черных пса датской породы оскалились на Уркварта, Дес-Фонтейнес ласково им посвистал.

В доме лекаря было чисто, пахло бальзамами и лекарственными травами, на столе стоял вываренный череп, возле него две витые свечи. Уркварт полистал книгу в переплете из телячьей кожи, сочувственно спросил:

— Вам приходится изучать медицину, гере премьер-лейтенант?

Дес-Фонтейнес улыбнулся одними губами.

— Звание лекаря дает мне возможность бывать везде, где я хочу, — ответил он. — Нынче я пользую братьев Бажениных, когда они хворают, и часто посещаю новую верфь на Вавчуге. Садитесь, гере шхипер…

Уркварт сел в удобное кресло. Певчие птицы весело перекликались в своих клетках, солнечные блики переливались в изразцах.

— Вы славно живете! — сказал шхипер.

— В моем доме ничего не должно напоминать мне Московию и московитов. Ничего и никогда. Я постарался так убрать свое жилище, чтобы хоть стены и обстановка здесь напоминали мне нашу добрую Швецию…

Он вдруг спросил:

— Как здоровье его королевского величества?

— Его королевское величество, гере, да продлит господь его дни, не слишком хорошо себя чувствует. Он очень болен, и только провидению известно, увижу ли я его по возвращении…

— Вот как?

— Да, вот так…

— А что слышно о наследнике?

Уркварт налил себе светлого пива, сладко вздохнул:

— О-о, гере, наш будущий король наполняет глубокой радостью сердца своих подданных. Умные люди толкуют, что даже теперь видно, как наш Карл Двенадцатый прославит свое отечество…

— Из чего же это видно?

— Это видно прежде всего из характера его королевского высочества. Это, гере лейтенант, видно из той беспримерной смелости, с которою он так недавно промчался на диком олене по улицам нашей славной столицы. Кстати, насчет этого оленя: они побились об заклад — принц Фридрих Гольштейн-Готторпский и наш славный Карл. Шутка ли проскакать на диком олене по улицам Стокгольма, да еще мальчику…

— Да, это не шутка! — серьезно сказал Дес-Фонтейнес.

— Он очень, очень храбр, наш будущий король! — воскликнул шхипер. — Рассказывают, что, напоив рейнским вином допьяна дикого медведя, он вступает с ним в единоборство. Особое внимание его высочества направлено на то, чтобы закалить себя. Для этого он студеными зимними ночами спит на сене в конюшне своего дворца. Более того, гере лейтенант: дворцовая челядь рассказывает, что среди глубокой ночи он встает со своей кровати для того, чтобы лечь на пол в одной сорочке. На каменный, холодный пол…