Вернись в Сорренто?.. - Герман Анна - Страница 20

На этот раз Зосе было позволено снимать меня в уборной. Съемочная площадка продолжала оставаться под запретом. Но мучения с париком были увековечены, как и мое полное преображение. Должна признаться, что я себе в новом виде понравилась, и не только в связи с цветом парика, но главным образом потому, что волосы на нем были совершенно прямые, о каких я могла только мечтать.

Декорации привели нас с Зосей в глубокое изумление. Мне в определенный момент следовало дойти до огромных подушек, словно взятых напрокат из балета «Бахчисарайский фонтан», присесть на них и допеть песню до конца. Возле меня должен был танцевать мальчик. Пускай бы уж были и эти подушки, и мальчуган, который, кстати, хорошо исполнял ультрасовременный танец… «Погляди-ка назад, – воскликнула Зося. – Что бы это могло значить?»

И в самом деле! Фон состоял из гигантского портрета Евтушенко в окружении афиш, соотнесенных с революцией 1905 года. Мы не усмотрели в том никакой логики, да и сам создатель этого эпохального творения в ответ на наш вопрос тоже ничего не смог объяснить!

По возвращении в Польшу мне пришлось переболеть всеми – затаившимися во мне – простудными заболеваниями (да, да), которые после нервного напряжения наконец дали о себе знать. Когда человеку просто некогда болеть, ему удается действительно отложить болезнь, но, увы, всего лишь на какое-то время. Едва напряжение хоть чуточку спадет – расплата наступает незамедлительно. Сваливаешься и уже послушно лежишь, не вставая.

Впрочем, Пьетро постарался, чтобы я не скучала. Вскоре я получила комплект записей неаполитанских песен в исполнении Муроло. Целый альбом из восьмидесяти песен! Мне надо было выбрать двенадцать, самое большее тринадцать – для моей запроектированной долгоиграющей пластинки. Больше обычно не умещается. Записать их предполагалось во время моего следующего приезда в Италию.

Взяв в руки превосходный альбом, я в первую минуту очень обрадовалась. Какое роскошное издание! Каждая пластинка в отдельном футляре, открывающемся наподобие книги. На лицевой стороне – фотографии прежних исполнителей, а также полный перечень текстов на неаполитанском наречии и краткий их перевод на литературный итальянский язык. Обложки украшены репродукциями известных картин итальянских художников, порой – прекрасными видами Неаполя и его окрестностей.

Когда первая радость миновала, я принялась внимательно прослушивать пластинки. Спустя некоторое время пришлось сознаться, что мне нравится слишком много песен. На листочке, где должна была быть выписана пресловутая дюжина, фигурировали почти все песни. «Ну ничего, – подумала я. – Видно, мне они „примелькались“. Привлеку-ка я к этой работе своих знакомых».

Таким образом, мои гости хитростью оказывались втянутыми в это ответственное дело. Но поскольку никто не располагал временем, достаточным для прослушивания всех восьмидесяти песен, я вынуждена была сама сделать выбор. В конечном итоге остановилась на двадцати песнях, из числа которых необходимые двенадцать выбрала с помощью музыкального руководителя CDI – Ренато Серио.

В Италию я приехала на этот раз в июле – наконец-то хоть не буду мерзнуть!

Сначала я должна была принять участие в фестивале неаполитанской песни, а потом записать в Неаполе свой первый долгоиграющий диск с неаполитанскими песнями.

В Варшаве лето в том году было довольно жарким. Но, приземлившись в Миланском аэропорту, я сразу ощутила принципиальную разницу – казалось, что находишься в исправно действующей… римской бане. И на все время моего житья здесь не предвиделось ничего иного. Уже на другой день по прибытии я осознала, что акклиматизация не является просто термином, изобретенным учеными. Под душем в гостиничном номере я чувствовала себя еще довольно терпимо, но мое самочувствие резко ухудшалось, когда все-таки наступала необходимость что-нибудь надеть – даже в легком летнем платье было жарко, как в тулупе.

Маленькая тесная комнатка, вдет музыкальная репетиция… Здесь дошло до того, что я ощутила странное сердцебиение и начала задыхаться. Вентилятор приносил облегчение, лишь когда дул прямо в лицо – вне этой струи было душно и как-то липко. Влажность воздуха в Милане повышенная. При таких климатических условиях нельзя работать с полной отдачей. В душе я склонна оправдывать непреодолимое отвращение итальянцев к тому, чтобы сделать какое-либо дело сегодня. «Зачем обязательно сегодня? Завтра наверняка будут более благоприятные условия…»

Однако тональность неаполитанских песен надо было выверить как можно быстрее, чтобы Ренато успел их аранжировать. Через несколько дней мы должны были уже вылететь в Неаполь.

Поскольку во время моих предыдущих визитов в Италию у меня, собственно, совсем не было свободного времени, я подумала, что настала пора осмотреть город и… осуществить одно свое заветное желание. Должна признаться, что я неизлечимая киноманка. В театр всегда хочется идти с кем-нибудь, а в кино я чаще бегаю одна. Кино – рядом, стоит лишь подойти к кассе, купить билет и… можешь исчезнуть в темном зале, не привлекая любопытных взглядов. Дома подобные «вылазки» я практиковала довольно часто.

Итак, я дождалась вечера, когда зной хоть немного спадет, и отправилась в кино. Кинотеатр находился неподалеку, но даже и этого небольшого расстояния оказалось достаточно, чтобы порастерять охоту и пасть духом. Однако я героически добралась до кассы (в Италии с билетами чудесно, никогда нет никаких очередей) и вскоре заняла место в почти совсем свободном ряду. Я специально выбрала пустой ряд, дабы никому не помешать, не заслонять экрана… Ряд был последним.

Сеансы в этом кинотеатре шли один за другим, без перерыва. Купив один билет, можно было посмотреть один фильм несколько раз. Неизвестно, может, и я совершила бы такое «преступление»: это был замечательный французский фильм «Мужчина и женщина», хорошо теперь известный и у нас, в Польше.

Но мне не пришлось преступать приличия и, что еще хуже, не пришлось досмотреть фильм до конца. О нет, я не сразу дезертировала. Сначала я пересаживалась с места на место и даже с одного ряда на другой, но для настоящего донжуана ни смена кресла, ни смена ряда не являлись препятствием. Напротив – отпор со стороны «объекта», затрудняющий дело, лишь разжигает мужское самолюбие. «Какого черта, ведь пришла же одна на вечерний сеанс! Так в чем же дело?» – изумлялись, вероятно, местные донжуаны.

Я все же посмотрела эту прекрасную ленту. На другой день синьора Ванда Карриаджи предложила мне сходить на этот фильм. Пригласила также и к себе. Синьора Ванда – очень маленькая и худенькая, так что я в шутку называла ее «La mia piccola mamma».[19]

Настал день вылетать в Неаполь.

В аэропорту я стала свидетельницей великолепной сцены, словно перенесенной сюда из итальянской комедии. К билетной кассе подошла пышнотелая молодая синьора, имевшая, как потом оказалось, хорошо поставленный голос. В одной руке она держала внушительный чемодан, другой обнимала двух мальчиков дошкольного возраста. Поставив чемодан и вооружившись обольстительнейшей улыбкой, синьора попросила билет до Неаполя – себе и своим «усталым малюткам».

Билетов не было (наверняка об этом было известно с самого начала). Синьора выразила безграничное удивление, но решила не сразу пускать в ход свой последний козырь. Она улыбалась, просила, воркующим голосом убеждала, что ей очень-очень надо, но кассир оставался беспристрастным – на него не действовало завлекательное колыхание бедрами, предваряющее каждую фразу. Сравнительно мало (пока что!) был он обеспокоен и судьбой «бедных деток».

Но время шло. Взглянув на часы и сочтя, что метод мирных переговоров себя не оправдал, дама перешла в настоящую атаку. Ее громкий, звучный голос раздавался на весь зал (итальянцы не только музыкальны, но в массе своей имеют хорошо поставленные голоса).

Теперь, вся красная, возмущенная мать набросилась на кассира как львица, упрекая его в бессердечии, в том, что он намеренно лишает бедных, беззащитных детей отдыха (в особенности целительного йода). Говоря, а точнее, выкрикивая это, она так крепко прижимала к себе ребятишек, что они в результате разволновались и подняли неистовый рев.