Вернись в Сорренто?.. - Герман Анна - Страница 14

Поэтому приходилось молниеносно сменять костюмы и петь (в зависимости от страны) на испанском, итальянском, немецком, русском языках, а в заключение, в родном порту, – на польском.

Поскольку концерт представлял собой не обычную сборную программу, а был объединен сюжетом, то мы возили декорации, имитирующие палубу судна. Для всех участников были сшиты специальные костюмы, с помощью которых мы сменяли не только национальность, но и цвет кожи. Больше всего хлопот и смеху доставляло переодевание и грим для «африканского порта». В страшной спешке необходимо было сбросить предыдущий костюм, натянуть темно-коричневое трико и выкрасить лицо, шею, уши и ладони гримировальной краской, невероятно похожей на сапожную ваксу «Киви». Танцовщицы располагали к тому же еще черными завитыми паричками.

Я относилась к своей работе с полной ответственностью и потому неимоверно педантично, как если бы от этого зависел успех всего концерта, покрывала толстым слоем краски все, что не было закрыто трико. Но, несмотря на добросовестность и старание, я, вероятно, выглядела весьма комично и вряд ли даже отдаленно напоминала негритянку, ибо на тщательно закрашенной шее абсолютно нелогично торчала светловолосая голова. Мне, помнится, не хватило парика.

Программа была почти уже готова до того, как «зачислили» меня, так что вскоре я заявила домашним: «Завтра выезжаем! Сначала в Нижнюю Силезию, а потом на Побережье!»

Впервые я уезжала надолго. Я всегда была «домашней», даже в общежитии никогда не жила. Так что моя поездка стала событием, равным по масштабу трансконтинентальному путешествию.

Программа наша понравилась и в Нижней Силезии, и на Побережье. Работы у всех было выше головы. Едва успевали переодеваться и гримироваться для очередной сценки. Может, это было и к лучшему: все свершалось в таком бешеном темпе, что на раздумья и волнения просто не хватало времени. Не подумайте, будто я нисколечко не волновалась, о нет! Но это уже было совсем иное состояние, нежели тогда, в «Каламбуре».

Вспоминаю, как получила я свою первую зарплату. Мои первые, собственным трудом заработанные злотые. Мы выступали тогда в каком-то маленьком городке на Побережье, и вот, прямо из комнаты нашего руководителя, выдававшего деньги, я отправилась на поиски каких-нибудь подарков для мамы и бабушки. В тот же день послала домой подарки, а одновременно и остальную сумму.

Обычно говорят, что первая любовь запоминается на всю жизнь. Согласна, однако считаю, что не одна только любовь. Переполнявшее мою душу там, на почте, чувство радости и удовлетворения было столь сильным, что вряд ли оно забудется.

Когда закончилось турне и я вернулась домой, бабушка, увидев меня, усталую, похудевшую, заломила руки. Относительно же тех четырех тысяч злотых… Я убедилась, что это был весьма приличный заработок, но (увы!) в условиях нормальной, стабильной жизни.

Думается, что люди, не сталкивающиеся непосредственно с жизнью эстрадного артиста, туманно представляют себе, как проходит его день в турне или «на выездах». Труппа размещается в одном каком-либо месте, в гостинице – это «база», откуда артистов возят на выступления и куда они потом возвращаются. Выезжают в точно установленный час, в зависимости от того, как далеко ехать, однако стараются выехать пораньше, чтобы остался резерв времени на непредусмотренные задержки, к примеру авария машины, неожиданное отсутствие одного из членов труппы и т. д. Туристические автобусы не всегда обеспечивают максимум удобств. Модель машины, на которой путешествовала наша группа, наверняка вела свое происхождение со времен подготовки к первой мировой войне. Возвращаясь ночью на «базу», мы, бывало, дрожали от холода. И хотя в автобусике существовало отопление в виде толстой, тянущейся посередке трубы, мы неохотно пользовались исходящим от нее теплом. Стоило кому-нибудь из нас, усталых, сонных, неосторожно коснуться трубы рукой или ногой, как тут же раздавался возглас: «Ой, жжется!»

Приехав на место, нужно сперва разложить вещи, проверить микрофоны, прорепетировать с музыкантами те фрагменты песен, в которых не очень уверена, и лишь потом, если останется время, можно забежать в ресторан, перекусить. После концерта (иногда двух или трех) запаковать вещи, умыться (если есть где) и снова – на «базу». Бывало, приедем поздно, ресторан закрыт, и тогда ужин заменяли бутерброды, оранжад, яблоко, а нередко лишь мечты о них. Наш автобусик не развивал бешеной скорости, так что до гостиницы мы добирались только к ночи. Не было уже ни сил, ни желания приготовить себе чай с помощью специально для этой цели взятого с собой кипятильника.

На следующий день все повторялось сначала, с той лишь разницей, что иными были местность, сцена, условия за кулисами, несколько иной – публика.

Единственным достоинством нашего автобуса являлась абсолютная безопасность езды. Он двигался с минимальной (какая, пожалуй, вообще существует) скоростью. На обратном пути, под самым Вроцлавом, он стал и больше не захотел тронуться с места.

Полагаю, однако, что Вроцлавская эстрада не смирилась с этим и что отремонтированный автобус продолжает возить по провинции распространителей культуры и веселья. Впрочем, замечу с удовлетворением, что у нашего автобуса обнаружился соперник. Еще более почтенного возраста! По США и Канаде мы передвигались на таком допотопном автобусе, на каком мне не доводилось ездить ни до того, ни после.

Итак, поскольку большинство из нас не были полноправными эстрадными артистами, руководство Вроцлавской эстрады организовало для нашей группы поездку в Варшаву на экзамен. Экзамен состоял из двух частей – теоретической и практической. Я спела песенку, после чего сошла в зрительный зал, где сидели члены экзаменационной комиссии. Спрашивали они меня недолго. Действие драмы «Салемские колдуньи» Артура Миллера я перенесла в Англию… и, может, поэтому (а может, не только поэтому) не сдала экзамен. Очень тяжело пережила я эту двойку. Пожалуй, тяжелее, чем провал на экзамене (первый и последний) по кристаллографии у любимого профессора.

Тем временем я спешила закончить магистерскую работу.[13] Практическая сторона ее сводилась к тому, чтобы составить карту двадцатикилометрового участка, находящегося в так называемом Турошовском Мешке. Но если практические занятия на местности выполнялись общими усилиями группы, то магистерскую работу надо было создавать самостоятельно.

Поэтому я поселилась в одном крестьянском доме, в деревне Затоне, и оттуда ходила к Турошовскому Мешку, таща в геологической сумке все, что могло понадобиться для работы в течение дня. Возвращалась в сумерках.

На моей территории располагался большой массив леса, места были безлюдные. Вот тогда-то и познала я на собственном опыте правоту тех, кто с самого начала предупреждал нас, что геология не относится к числу профессий, созданных специально для женщин.

Я не боюсь одиночества, боюсь, собственно (и притом панически!), только лягушек. (А лягушку, о которой говорилось выше, я вовсе и не препарировала. Это сделал мой коллега в обмен на перевод небольшого английского текста технической литературы.) Кроме того, я была вооружена – у меня имелся довольно увесистый геологический молоток, – но, невзирая на это, мне все же было как-то не по себе, особенно в лесу. Поэтому в первую очередь я сделала карту леса, чтобы поскорей выйти на открытое пространство, на солнце. Да, да… Женщина переносит одиночество тяжелее, чем мужчина. Никогда не слышала я, к примеру, о яхтсменках, которые пустились бы в плавание в одиночку.

Должка, кстати, воздать почести нашему яхтсмену Леониду Телиге. И хотя каждый из нас со своей точки зрения восхищается его личностью, все мы едины в одном мнении: победа, одержанная Телигой над силами природы и над самим собой, – не только его личный триумф, но и общая наша гордость.

Предполагаю, что многие мужчины задавались вопросом: «А я, я смог бы?» Большинство должны искренне сознаться себе: «Пожалуй, нет».