Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей) - Гергенрёдер Игорь - Страница 32

– Надо очень серьёзно отнестись, господа, к назначению руководителей групп. И спешить, спешить! Не хочу говорить о предательстве – ну, а ненароком сорвётся у кого с языка?

– Вполне может иметь место-с, – подтвердил Василий Уваровский.

– Готов хоть сегодня к восстанию! – заявил Григорий Архипович Кумоваев. – У меня двустволочка бельгийская: триста патронов к ней зарядил картечью.

Капитан Толубинов, придав голосу приятную взволнованность, с видом, будто объявляет то, что имели в виду все выступавшие, сказал:

– Лучшее время – Пасха! Через три дня.

Собравшиеся оживлённо заговорили. В самом деле, никто не удивится, что спозаранок будет много людей на улицах – идут в церкви. Самый удобный момент для начала действий: семь утра. Уже разойдутся по квартирам ночные патрули красных. Часовые, которых ставят на ночь на перекрёстках и площадях, покинут посты. А до поверки, когда все красногвардейцы повыбегут из домов, останется ещё полчаса.

– Сигнал – набат! – уведомил поручик Кумоваев. – А чтоб по ошибке своих не побить: все наши будут с непокрытыми головами.

– Этого маловато, – возразил купец Усольщиков, – в эдакую минуту и красным будет не до шапок.

– Хорошо, – сказал поручик, – мы ещё рукава засучим по локоть!

21

Зверянского, несмотря ни на что, тянуло к постояльцу, Александр Романович объяснял себе, что общается с ним «ради дела». В тот день, когда доктор побывал у Бесперстова, он предложил Костареву сыграть в преферанс.

– Вот уж увольте! – отказался тот. – Никогда не представлял себя в роли картёжника.

Не привлёк его и бильярд.

– А что, если в шахматы?

Шахматы – штука достойная, но, пояснил Костарев, требует слишком большого напряжения ума. А он не может позволить себе умственного отвлечения. Доктор кивнул: понятно – комбинации... Шашки, пожалуй, подошли бы – обронил постоялец – да и то: поддавки.

– Поддавки?

– Угу, в этом легкомыслие, а оно способствует поворотам мышления.

Они играли в поддавки, беседовали. Костарев рассуждал о том, что не зря в русской философии, в искусстве развиваются предположения о тайном и великом значении Тибета для будущего России. К сему пытались приобщить царя: дальнейшее показало, насколько это было безнадёжно... Трусливые ренегаты не выносят высокого, используют власть, чтобы сковать вокруг силу духа, волю, порыв.

Тогда как власть должна быть... романтичной!Всей мощью государства с решимостью необыкновенной утверждать образ волшебного Беловодья!

Костарев деловито сообщил доктору, какие в скором времени прокламации будут распространяться среди крестьян: «А хоть бы приди в ту страну с одним топором да в лаптях, через полгода ты в пятистенной избе в два яруса. Будешь в смазных сапогах при десяти конях. Коров опять же двадцать да овец сто голов. На обед у тя – щи с мясом, сало жареное, а на воскресный обед – гусь. А пироги с яйцами в той стране едят во всякое время как семечки».

Заградительные отряды станут расстреливать всех, кто попытается без позволения вернуться в Россию. Установится жесточайший порядок передвижений. Проповедники взгляда, что Россия должна вмешиваться во внутриевропейские дела, будут ликвидированы как вредные животные. Страна получит встряску и перейдёт к условиям походной жизни.

– Невыполнимо? Ну почему же? Старообрядцы переселялись в Америку, в Китай. Значит, можно организовать и всенародное переселение в Синьцзян, Тибет, в Монголию. Чем шире и глубже будет разоренье от диктатуры большевиков, тем охотнее двинется плебс. Движение в неизвестность – его излюбленное средство спастись от бедствий. Повторится поход Чингис-хана, Батыя в обратном направлении. Революция будет согнана с мест, которые ей благоприятствуют, и загнана в грандиозной скачке, как исполинский зверь. Она падёт и издохнет в пустыне Гоби! – Костарев отдал доктору последнюю шашку и тем выиграл партию в поддавки.

22

Доктор еле сдерживался. Слушая шокирующие планы, он лихорадочно напрягался, словно перенося физические страдания. Планы ужасали кровожадностью, но они были явно несбыточны. Так чего же страдать? К тому же, скоро всё должно кончиться. И несмотря на это – а скорее, именно поэтому – доктор страшно нервничал.

– А вы – живописец! – он, наконец, не вытерпел. – И воли себе дали вдоволь. А всего интереснее, что во всех этих деяниях наверху у вас будет Пудовочкин.

Костарев усмехнулся:

– Пудовочкин или Пудовочкины будут лишь до тех пор, пока большевиков в крови не утопим. А дальше страну поведёт пожизненный правитель – русский, представьте себе, венецианский дож!

– Понимаю ваш внутренний смех, доктор, – мрачно продолжал человек в пенсне. – Вы смакуете убийственный, как вам мнится, вопрос: не себя ли я вижу всемогущим дожем? Возможно, и себя! Но это лишь одна из вероятностей. Если я встречу более достойного, я сделаю всё, чтобы высший пост занял он!

– Позвольте спросить, благодаря чему он будет достоин такой жертвы?

– Благодаря тому, что соединит в себе Оливера Кромвеля и шведского короля Карла Двенадцатого!

Доктор поморщился, поднял руки к голове, будто у него стреляло в ухе.

– Не много ли иностранщины? Помнится, кто-то был ещё и Генрихом Восьмым...

– Ни один англичанин, – заявил Костарев утомлённо, точно вынужденный повторять прописные истины, – уже не сможет стать Генрихом Восьмым или Кромвелем. Ни один швед – Карлом Двенадцатым. И только русский, если понадобится, будет и тем, и другим, и третьим! Неужели вы не видите по себе нашей широты, Александр Романович? Не ощущаете в себе Эсхила? Сократа? – В глазах Костарева – неподдельное изумление.

Зверянский нервно хохотнул, хотел пошутить и сам почувствовал, что вышло фальшиво:

– Уж не взыщите с нас, с тёмных... не ощущаю-с. – Сердясь на себя, сварливо спросил: – И на что же можно будет полюбоваться в ... э-ээ... новой России, когда ваши планы, г-хм, исполнятся?

– Картина следующая. Малозаселённость. Строгое сохранение природы.

Власть у крупных земельных собственников. Частные предприниматели и компании бурно развивают промышленность на Урале, в Сибири. Вербовка рабочих рук производится под контролем государства...

– Крупные собственники властвуют! – вскричал доктор. – И это провозглашаете вы – революционер.

– Бывший! – поправил Костарев. – Ярый якобинец Фуше сделался герцогом Отрантским. Генерал революционной Франции Бернадотт – у него на груди была татуировка: «Смерть монархам!» – стал королём Швеции. Да и сам Наполеон в ранней молодости болел коммунизмом.

– Ага, наконец, и до Наполеона доехали, – сказав это, Зверянский возмутился собой: «И чего только я себя распаляю таким бредом?» Стал объяснять собеседнику, что у того не программа, а крикливые фразы, нечто до ужаса реакционное, нежизненное.

– Я далёк от политики, однако же знаю: монархия отжила своё! Пора уничтожить и крупное землевладение. Не больше ста десятин на семью – и будьте здоровы! Мелких собственников поощрять. Ввести выборность снизу доверху. Никакого назначенчества! Дать народу всеобщую грамотность. Строить больницы, родильные дома...

– Программа для узенького трусоватого народца! – оборвал Костарев. – Сделать сие не так уж трудно, но будет только хуже. Скажите ещё о мерах против пьянства... Ну взгляните же без шор: кому вы всё это сулите? Русский народ – это Гомер с глазами и мечом Геракла! Он хотел бы каждый день создавать и разрушать Трою! И он уже загулял: вот суть тех фактов, что сегодня так возмущают вас. Неужели его теперь ублажат ваши жидкие постные блюда? Если его не погнать в нашествие, он, изничтожая сам себя, от скуки раздробит Земной Шар.

– Россия должна скакнуть, как отоспавшийся исполин, – с тихой одержимостью говорил Костарев. – Мгновенье – и Кяхта, Харбин, Пхеньян станут русскими городами! Казачьи станицы появятся в предгорьях Гималаев. Русские косоворотки будут носить на Цейлоне, на островах Фиджи...