Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей) - Гергенрёдер Игорь - Страница 28

Десятка два коров, гладко лоснясь после линьки, щиплют травку, из леса несутся птичьи голоса. Ближе к просёлку бык с широко расставленными рогами врыл копыта в податливую землю. Так и чувствуется прочность низких ног, что держат длинное туловище с литой покатой спиной; почти до колен свисает шелковистый тяжёлый подгрудок. Костарев, обращаясь к спутнику, размашисто повёл рукой, приглашая:

– Посмотрите, какая гармония в природе! – он сделал сладкий глубокий вдох и, как бы в упоении пейзажем, тряхнул головой. Потом, указывая пальцем, спросил с некоторым драматизмом: – Замечаете быка? Косится на нас. Наверняка хотел бы побаловать, но видит – мы не по нему. А бреди здесь старушка? Проходи семилетний мальчик? Каким чудовищем предстал бы этот спокойный бык! Заласкай он жертву рогами до смерти – думаете, его бы зарезали? Он нужен всей деревне.

– Но старушка, мальчик – это же люди! – доктор сделал ударение на последнем слове.

– И однако же права деревня. С этим согласится вся крестьянская Россия! Жертву не оживишь, а бык необходим, чтобы рождались телята, чтобы коровы давали молоко: чтобы поддерживалась жизнь. Таким же образом, и бык Пудовочкин нужен, чтобы жизнь России вернулась к гармонии. Вы возразите, что Пудовочкин наделён сознанием и ответствен за свои поступки. На это я вам скажу: убейте его – но всё равно без быков, имеющих обыкновение беситься, мы не обойдёмся! Когда я слышу, что народный вождь должен быть честен, что им должен быть порядочный интеллигент, на меня нападает неудержимое чиханье. Все, кто поднимутся спасать Россию от красных, не будучи сами чудовищами в достаточной мере, – обречены!

– Но почему? – вскричал Зверянский.

– Потому что ряд несообразностей повлиял на Ход Истории, и он завёл Россию в кровавое болото. Чем дальше, тем больше и больше крови, неслыханных бедствий, разврата, смертной тоски. Туда ведёт большевицкая идея. Свернуть вправо, влево – тоже кровь, химеры. Но скоро можно будет выбраться на сухое место. И тогда – всё исправлено; гармония – когда душа радуется, а глаз наслаждается красотой! Однако заворотить Россию сможет лишь редкого бешенства бык.

– Откуда в вас столько ужасного, Валерий Геннадьевич? – не вынес доктор. – Такой цинизм? Такая рассудочная кровавость?

– О себе я расскажу в другой раз. А сейчас я хочу, чтобы вы поняли смысл, – с нажимом продолжил Костарев. – Я произнёс слово «несообразности». И вот вам главная!

Испанцы, англичане, французы имели периоды исторического возбуждения, когда они устремлялись за моря, захватывали и осваивали огромные пространства, несоизмеримые с величиной их собственных стран. Грандиозные силы возбуждения избывались.

Русский народ таит в себе подобных сил поболее, чем указанные народы. Русские с кремнёвыми ружьями прошли Аляску, поставили свои форты там, где теперь находится Сан-Франциско. Но дальше подстерегала несообразность. За титанами России не потянулся народ, как потянулись испанцы за своими Писарро и Кортесом. Крепостничество, сонное состояние властей, сам косный, замкнутый характер чиновничьей империи не дали развиться движению. Гигантские силы стали копиться под спудом. С ними копилась и особенная непобедимая ненависть народа к господам, к царящему порядку – ненависть, чувство мести, мука – от того неосознанного факта, что великому народу не дали пойти достойным его величайшим путём.

Между прочим, это смутно чувствует и российская интеллигенция, которая так любит говорить о великом пути России – не понимая, что смотреть надо не вперёд, а назад: в эпоху, когда возможность такого пути упустили правители...

Пётр Столыпин был умницей наипервейшим, он лучше всех понимал всё то, о чём я веду речь. Его хлопоты о переселении крестьян в Сибирь – это попытка исполнить, пусть в крайне малом масштабе, но всё-таки исполнить те задачи, на которые предназначалась титаническая энергия России. Попытка дать выход накопленным силам возбуждения... Но Столыпина не стало. А большевики – для выпуска энергии – указали народу другой в известном смысле тоже грандиозный путь.

13

Пудовочкин сидел в кресле в гостиной сахарозаводчика, ел из ушата мочёные яблоки. Вошёл Сунцов, доложил, что стрелявший наказан, обрисовал происшедшее.

– А это... – Пудовочкин откусил пол-яблока, – родичи?

– Отпеты! – Сунцов махнул ладонями вниз. Пояснил: все, кто был в доме Семёновых – старик-пчеловод, обе его дочери, зять и работник – расстреляны.

– Надо вот чего, – с сухой деловитостью сказал Пудовочкин, выплёвывая сердцевину, – объяви на публику, что парнишка был не один, а было их двое. Второй – одинаковый с ним по росту. Сыми с парнишки обувку, пинжачок и дуй по домам: всем парням примеряй. Кому будет подходяще, собирай их на рынок. Кто из родных вякнет – аминь на месте!

Скоро в городе стали раздаваться выстрелы. Пудовочкин вскочил на лошадь и возбуждённо гонял её по Песчаной улице на Ивановскую площадь и обратно – на рыночную. Его ярило предстоящее. Бил лошадь плёткой – пускал вскачь, подымал на дыбы. Она храпела, роняла пену, глаза налились кровью.

Но вот Сунцов и группа конных пригнали десятерых подростков. Пудовочкин подскакал к ним, наклоняясь с седла, заглядывал в лица, казалось бы, без тени злобы, смеялся:

– Павлинами надо быть, хвосты кверху, а вы вон чего – печальные!

Сын путевого обходчика Коля Студеникин спросил:

– За что нас?

– А чего ваш бздун в меня целил? – обиженно вскричал Пудовочкин. – А то вы с ним не одних мыслей!

– А если нет? – Коля не отвёл взгляда.

Пудовочкин – сердясь как бы в шутку – бросил:

– Ну, знать, мне ещё извиняться перед тобой! Дурак ты, что ли?

Он указал плёткой на площадку, обнесённую изгородью: там обычно держали пригнанный на рынок скот; сейчас площадка пустовала. Приведённых загнали на неё.

Прибывал народ. Пудовочкин скакал взад-вперёд по площади, беспокойно похохатывал, повторял: «Ну, попали в меня, а?», «А вот я це-е-ленький!» и: «Кому охота ещё попробовать?» Люди молчали.

Он спрыгнул с лошади, неуловимым движением тягнул из-за спины винтовку. Огромный, кудрявый, он не пошёл – он стремительно покралсяк площадке, слегка клонясь вперёд. Ноги несли богатырское туловище, точно воздушное. Десятизарядный «винчестер» выглядел детским ружьишкой в громадных ручищах.

Легко перемахнул через изгородь, что была по плечо человеку среднего роста. Ребята пятились от него, жались к городьбе. Пудовочкин встал к ним спиной.

Перед площадкой сидел на лошади Сунцов. Поймал взгляд командира. Приподнялся на стременах, повернулся к толпе:

– Все видят, товарищи и граждане? Вот так всегда будет делаться за разное нехорошее, да-а! – кривясь, помахал над собой рукой, словно разгоняя зловоние. – В пор-рядке рабоче-крестьянского наказанья... алле гоп – р-р-раз! – рубнул воздух ладонью. – Алле гоп – два!

Когда крикнул: «Три!» – Пудовочкин подпрыгнул, в прыжке развернулся к подросткам, упирая приклад в сгиб локтя, выстрелил. Колю Студеникина сорвало с ног, швырнуло оземь – будто ударило дубиной.

А ладонь Сунцова опять рубила воздух:

– Алле гоп – раз!

При выкрике «три!» – пленники упали на землю, но Пудовочкин не подпрыгнул. Он хохотал... Подпрыгнул при счёте «шесть». Выстрел убил Власа Новоуспенского, сына протодьякона. После этого прыжок и выстрел вновь последовали при счёте «три». Затем – при выкрике «пять».

Расстреляны десять патронов; трое ребят ещё вздрагивают на земле, крутятся, силятся вскочить. Кровь, стоны. Сунцов, не слезая с седла, стал издали добивать раненых из винтовки. Смертельных попаданий нет, мучения длятся.

В это время пригнали ещё группу: человек пятнадцать. Пудовочкин воздел громадные руки, в правой – «винчестер».

– Даю помиловку! – и брюзгливо добавил: – Спасибо не жду, поскольку люди суть скоты неблагодар-рные!

– Везуха, козлики! – заорал Сунцов, направляя лошадь на кучку ребят. Те бросились бежать.