Ведьмин Лог - Вересень Мария - Страница 24

Однако там кто-то из вояк, добравшись до походной пушки стрельцов, бабахнул над головами дерущихся.

– Ух ты! – так же решительно развернулся назад Селуян. – И чего теперь?

Серьга, кое-как отлепившись от стенки, велел:

– Скидывай одежу! – и, заприметив, что на площадке перед камерой есть печурка, у которой в холодную пору грелись охранники, ухватил из общей кучи самое корявое и сучковатое полено, поинтересовавшись: – Ты как, Селуян Трофимович, в цепях был али так лежал?

– Знамо дело в цепях, – обиделся Селуян, – только меня кузнец Трошка заковал хитро, – и он подмигнул обоим парням.

Ладейко вяло отмахнулся, дескать, все понял. Втроем они быстро обрядили полено в селуяновское, раздели стрельцов-охранников и, пока переодевались, с угрозой поинтересовались у очнувшихся молодчиков:

– Вы как, ребята, больше хотите под трибунал, за то, что пленника проспали, али на волю, подале от княжьей службы?

Стукнутые Митяем стражники соображали туго, поэтому Селуян помог им, подмигнув:

– Я еще и деньжат подкину, коли вы сначала в Дурнево заглянете. Правда-правда.

Что-то прикинув про себя, стрельцы подхватили брошенную им одежду, а Серьга и воевода, разом вывернув Митяю руки, поволокли его наверх.

– Эй, вы чего?! – изумился Кожемяка.

– А ты вообще молчи, бесами одержимый, – пристрожил его Ладейко, все еще обиженный неласковым приемом, – ишь какую прорву народу побил, потоптал.

– Я?! – удивился Кожемяка.

– Ну не сами ж они! – возразил Серьга. – Кого тут битый час ловят? – И, вытащив на белый свет Кожемяку, завопил диким голосом:. – Вот он, злодей! Помогите, братцы, не допрем!!!

Народ уж весь стоял во фрунт перед крыльцом, на котором четыре красномордых детины, очевидно старшие, вопили, размахивая кулаками. А еще двое поддерживали основательно помятого боярина. Взмокший от волнения голова суетливо бегал за спинами сотников и все пытался пропихнуть молодому боярину под руку горшочек, лебезя:

– Примочечки вот свинцовые, не желаете, боярин?

Боярина передергивало, и спины плотной стеной смыкались перед Кимом Емельяновичем.

– Вы кто такие? – болезненным голосом поинтересовался сын Мытного, неприязненным взглядом окидывая кряжистую фигуру Митяя.

– Стрельцы Серебрянской сотни, – тут же лихо отрапортовал дурневский воевода.

И боярин, прищурившись, долго всматривался в его лицо, напоследок промямлив:

– Да-да-да, где-то я тебя видел, помню… а чего это у тебя с лицом?

– Дак силен, зараза, – и покруче вверх задрал руку Кожемяке, отчего тот захрипел, краснея.

– Вот этого, – ткнул пальцем в Митяя боярский сын, – заковать, а вот этих – наградить и сегодня ж при моей персоне охраною поставить. Остальных… – Он зло зыркнул на притихшую толпу.

– Будь сделано! – тут же рявкнул один из сотников.

Боярин почмокал губами, не зная, что еще присовокупить, еще раз оглядел двух удальцов, одолевших великана, с удивлением обнаружив, что и второй ему чем-то знаком, но поскольку свой чуб Серьга спрятал под шапку, а глаза пучил как филин, то опознан не был.

Митяя приковали прямо к коновязи, Селуяну оказали посильную помощь, которая, помимо примочек, выразилась еще и в бритье бороды, значительно преобразившем его внешность. И только Серьга, разом оказавшийся в распоряжении подозрительно глядящих на него бывалых сотников, сообразил, что если ему зададут хотя бы один вопрос, то он сразу и засыплется. А потому, наплевав на скаредность, он лихо выхватил из-за пазухи свой увесистый кошель, озорно подмигнув:

– А ведь с меня, кажись, причитается.

– А то ж! – радостно заскалились отцы-командиры, потеплев взглядами и отмякнув до самого нутра.

Уже ближе к ночи самый седой и умудренный из новых начальников Серьги рассуждал, сидя в трактире:

– Нет, парень он определенно неплохой, хотя, возможно, и черт.

– Что ж, по-твоему, не бывает хорошего черта? – спрашивал у него «приятель», потирая под столом одно копыто о другое.

– Отчего ж, случается иногда, – солидно макал усы в пиво седой, – У нас в Северске и не такое бывает.

Так что к утру уж все служивые знали, что Серьга явный бес, для чего-то хвостом прицепившейся к боярскому дитяти. Да и как ему, скажите, не быть бесом с такой-то наглой мордуленцией и кто, по-вашему, кроме нечисти, напоит такую прорву народу, не имея за пазухой нескончаемого кошеля?

– Я тебе, мил-человек, как другу говорю. – бил себя в грудь плюгавый не то конюх, не то егерский каптенармус или писарчук, – очень нам нужен неразменный кладень.

Еще человек пять, обсевших Серьгу, молчаливо с ним соглашались, а Серьга скалился как сумасшедший.

– Тут дело, братцы, тонкое. Мне, простому бесу, неразменный кладень не потянуть, но способ есть. Видите того бугая, что к коновязи прикован? Так я вам как на духу говорю, забрался в него родной племянник самого наиглавнейшего черта, вот ежели его выкрасть, а вместо него свинью заковать, да на ведьм свалить, то с главным чертом можно и столковаться за племянника. Только это надо сделать еще до полуночи, потому как он его сегодня на перекрестье четырех трактов ждать будет.

– Сделаем, братец! – восторженно сиял глазами служивый, а дружки мелко-мелко кивали.

– Только, чур, про меня главному черту ни слова!

– Могила! – бухнул себя в грудь плюгавый и кинулся в город искать подходящего борова.

Пока Серьга резвился на площади, мы поднялись на третий этаж управы. Голова малгородский, впрочем, как и все чиновники, предпочитал жить там же, где и работал. В этом, кстати, Великий Князь Северский от него недалеко ушел, из Кремля тоже носу не кажет. В левом крыле селились гости. Туда мы и свернули, как раз заметив, откуда, хихикая, выскочили сенные девки. Пантерий щипнул одну пониже спины, и та огрела его полотенцем, когда увидела вихрастого рыжего соплячонка с ведром и кошкой.

– Ах ты сопля! – взъярилась она.

– А ты развратница, – басом попенял ей пацаненок. – Кто с конюхом Яшкой давеча тискался, аж чуть сарай не сжег?

Деваха разинула рот, зато одна из ее товарок резко побагровела, сузив глаза.

Гость, умытый и переодетый, как раз собирался закрывать двери, но с интересом уставился на этакого мужичка, тем более что рыжий еще и двери лаптем припер, солидно пробасив, выставляя вперед ведро:

– Дядь, купи кошку.

– Зачем мне кошка?! – удивился приезжий.

– Не скажи, – серьезно покачал головой Пантерий, незаметно оттирая хозяина в глубь комнаты и сам следом просачиваясь. – Кошка в хозяйстве вещь полезная, – и, бухнув на пол ведро, вытащил меня, растягивая за лапы, – и мех, и ласка. А надо – она тебе еще и ведьм будет отпугивать, – взял он меня за шкирку и сунул ему в руки. – Ведьмы страсть как этой кошки не любят. Она храмовая.

Приезжий посмотрел на меня, приподнимая одну бровь, и в его голубых невинных глазках блеснули бесенята:

– Врешь, сорванец. Это малгородского головы кошка, она мне вот только что последний камзол уделала.

– Какого головы?! – взъерепенился пацан. – Я ее из храма Пречистой Девы спер еще этим утром1 И вообще, – он насупил брови, – не о чем тут толковать, видишь, животное в тебе души не чает.

Я как могла терлась об его руки, стараясь не замечать упорного Ланкиного дергания меня за хвост.

– И что я с ней буду делать? – растерянно поинтересовался мой новообретенный хозяин, стараясь держать меня на вытянутых руках.

Пантерий утер рукавом несуществующую соплю.

– Кота ей заведи, будешь смотреть, как они плодятся, и мышеедами торговать. Хороший мышеед за кладень уйдет.

– Тьфу на тебя, – опомнился боярин и поставил меня на стол, а я с интересом отметила, что когда он не злится, то довольно хорош собой. Тонкие черты лица выдавали в нем породу, уж не знаю какую, но благородную. Не северский загар здорово шел его голубым глазам и светлым волосам до плеч, как носят нынче в Златоградье. Впрочем, и рубашка, широкая, легкая, и светлые штаны с синим галуном явно были оттуда же, с юга.