Ведьмин Лог - Вересень Мария - Страница 14

Я покрепче вцепилась в вожжи, а со стороны парней что-то крякнуло и с гулом врезалось в забор.

– Не смей! – тоненько завизжала забившаяся под тюки Ланка.

Я вздрогнула и, с недоверием приподняв рогожку, обнаружила там сестрицу, которая, как мне казалось до этого мгновения, топала где-то сбоку. Я принялась спихивать ее с телеги, аргументируя тем, что нечего мне кобылу перегружать. Пантерий, услышав, как кто-то безжалостно топчет чужой палисадник, пытаясь дезертировать, приказал:

– Стоять! Не разбегаться!

– А никто и не разбегается, – досадливо донеслось из темноты гудение Серьги.

– Нам это… До ветра надо, – поддакнул Сашко и тут же охнул, потому что с крыльца дома, забор которого они с Серьгой поломали, им басом пообещали:

– Щас ты у меня медвежачьей болезнью заболеешь.

Парни сиганули на телегу так, словно видели в темноте. Я вскочила на ноги:

– Да что же вы все сюда карабкаетесь-то? Вам Брюха что, железная, что ли?

И только Марго, флегматично зевнув, предупредила:

– Я сразу говорю, если этот аспид хоть про одну покойницу расскажет, я рожу вам прямо на дороге.

И свой резон в этом был! Очень уж Пантерий умел рассказывать страшные сказки.

– В одном черном-черном лесу… – ласковым голоском завел кот и тут же взвизгнул, потому что я, наплевав на брезгливость, вцепилась ему зубами в хвост.

Этой присказки я с пяти лет боюсь, и все благодаря ему. Где-то слева скулила Ланка, судя по всему, парни держали ее за обе руки, чтобы она не сбежала и не убилась в темноте. Недовольный Пантерий пофыркал, подулся, но поскольку ехать в темноте и молча при обилии дрожащей публики ему казалось глупым, то, кашлянув, он еще ласковее поинтересовался:

– А давайте, я вам расскажу историю о Пречистой Деве.

Это было уже интересно. И приободренный черт снова притиснулся ко мне теплым боком.

– Было это давненько, но некоторые люди еще помнят. Загуляли как-то на вечорках две подружки – Дунька Хромоножка да Пава Рогозина. Идут, значит, ночью, а было это недалеко отсюда, как раз там, где дорога выходит южным концом к Ерпень-хутору.

Я ткнула в ребра черту. Черт съехал по мешку, но тут же вскарабкался обратно, незлобиво боднув и меня рогами в бок, в ответку.

– И ночь, надо сказать, – продолжил он, глядя на стремительно расползающиеся по небу черные кляксы облаков, – от нынешней ночи не отличалась. Холодно, темно, ветрище. Мерзость весенняя, одним словом. Нечисть шальная по лесу шляется, всюду синие огоньки, на кладбище хохоток несерьезный. Нормальный человек с крыльца и шагу не сделает. Постоит, посмотрит на все это, плюнет с досады и пойдет себе спать, ну, или в крайнем случае бражничать, если есть чем. А эти ж дурочки молоденькие, пьяненькие, идут, поют, качает их из стороны в сторону, мотыляет, как водоросль речную. А ведь Ерпень-хутор место известное, вокруг него всяких могил ведьм да колдунов навалом. И вот идут наши подруги и с удивлением смотрят – то в одном месте ямка, то в другом. И чего это такое? – удивляются. А Дунька шутит:

– Это мертвяки грешные повылазили из земли, гулянку нечестивую устроили.

Вдруг глянь, а на горочке кострище горит странное, синим пламенем сияет, а люди вокруг него хохочут, гуляют. И от странного костра того лица их кажутся синюшными, страшными, как у покойников.

Из темноты прилетел ком земли и шмякнулся в мой бок, разлетевшись облаком пыли и испачкав новое платье. Я с досадой ухватила черта за рога и как следует повозила его пятаком о мешки.

– Ну, в общем, они туда не пошли, – как ни в чем не бывало утерся Пантерий и вдруг замолчал, потеряв мысль. – О чем это я? – Он встрепенулся. – Ночь, кладбище, ветер свищет.

– Старый черт могилу ищет, – прорычала я.

– И совсем неоригинально, – скривился Пантерий. – А рассказывал я вам о Пречистой Деве. Назюкалась один раз Пречистая Дева на Ерпень-хуторе, а место это совсем рядом, в двух шагах отсюда. Кому интересно, может прямо сейчас сбегать.

Я покосилась на мешок, пытаясь вспомнить, что за травы в нем лежат. Утром надо будет перетряхнуть. А черт тем временем оживился:

– Идет она, значит, пьяненькая, веселые песни горланит, с покойничками раскланивается, их тут много кругом. Почитай, каждый второй бугорок – могилка.

Кто-то хрюкнул в темноте, а черт закивал:

– Да-да, а чего, думаете, здесь такие места ягодные? Вроде не юга, не Златоградье.

– Ведьмы ягодам расти помогают, – буркнул невидимый в ночи Сашко.

– Конечно, помогают, – обрадовался черт, – их в былые времена столько пожгли, кольями позабивали да в землю закопали, еще как помогают, это я вам как старожил говорю. Кстати, слышали историю про проклятие Зубачихи? Щас расскажу. Кровь в жилах стынет, что за история.

– Слушай, Маришка, – на этот раз подал голос Серьга, – а как чертей изводить, если табак не помогает?

– Самогоном, – радостно подхватился Пантерий, – знаю один чудненький секрет, сейчас подскажу. С утра выпиваешь пять кружек пива, в обед – бутыль самогону, желательно с другом напополам, чтоб не скучно было, на ужин еще одна бутыль и четыре кружки пива. Дней через пять вы в себе такую силу почувствуете, что все окрестные черти со страху от вас разбегаться начнут. Вот тут уж вы им спуску не давайте, бейте их где увидите и чем попало. Это я вам как специалист говорю, мне не верите – у Кузьмы кузнеца спросите. Его научил – он до сих пор благодарен, по деревне без клещей кузнечных не ходит, так и душит этими клещами чертят окаянных. Или вот еще хороший способ…

– Давай уже про Пречистую Деву! – взмолилась я.

– Да ладно, ладно, – отмахнулся от меня Пантерий. – Ну вот, значит, вышла один раз Пречистая Дева погулять ночью… – Черт задумался. – Ночью… А устала она от людей с их просьбами. Да и пьяненькая была, а ведь неудобно, вроде Пречистая Дева – и пьяненькая. Дай, думает, ночью погуляю. И вот надо ж такому случиться, только она за порог, а навстречу ей две девахи – Дунька да Пава. Дунька-то нерасторопная была, оно и понятно – Хромоножка, а Пава как увидела Пречистую Деву, так сразу ей в ноги бух! И давай вопить, в подол сморкаться, о землю лбом стучать: «Матушка, голубушка, сделай меня умницей и красавицей, чтобы умней и красивей меня на свете не было».

У Пречистой Девы настроение, конечно, сразу испортилось, она эту бестолочь, Павку, даже отговаривать не стала. Хочешь ума и красоты – на, получи по полной. Махнула рукой – и стала Павка такой красавицей, что увидеть и умереть! А ума у нее сделалось столько, что она без всяких подсказок от Пречистой Девы встала, плюнула себе под ноги и выматерилась. Пропала, говорит, моя девичья жизнь, где ж я теперь найду такого парня, который не на личико мое милое прельстится, а полюбит за душу нежную. Что ж ты, говорит, идолица, наделала?

А Пречистая Дева говорит: «Да без проблем! Сейчас исправим!» – хмыкнула да и выколола ей один глаз.

Пава даже заорать от удивления не смогла, только осторожненько так поинтересовалась: «И зачем же ты это сделала? Кто ж на меня теперь, кроме урода прыщавенького да редкозубого, посмотрит? Оно, конечно, понятно, что теперь не за красоту, а только за душу полюбит, но каково мне-то будет с таким мужем жить?» – «Ой, тоже мне проблема! – всплеснула руками Дева. – Щас все сделаем».

И бац! Выколола ей второй глаз. Павка только рот раскрыла, но тут Пречистая Дева ей говорит: «Все, теперь стой и жди своего счастья», – а сама бочком, бочком и деру.

И надо ж такому случиться, что через полверсты мужик на дубу вешается. «Ну что за жизнь, – говорит Пречистая, – хоть из дому не выходи! – Ну и дергает его за сапог. – Бог в помощь!» – говорит.

Ну, мужик поблагодарил ее, а сам кушачок к суку привязывает, петельку ладит, уже и Деве интересно стало. «Неужто так несладко?» – спрашивает она, а тот руку к сердцу приложил и объясняет: «Погано до невозможности. Ты на меня глянь».

Пречистая Дева глянула и покрепче за дубок ухватилась, до того собеседник рожей не вышел. Такими рожами кикимор болотных пугать. «А ведь я Императора Златоградского сыночек, наследник, можно сказать».