Еретики Дюны - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 96

Боль понемногу уменьшилась и растаяла, оставив только трепещущее воспоминание.

И опять!

Он внезапно подумал, что, должно быть, похожие муки вызывает Спайсовая Агония у Преподобной Матери. Наверняка более великой боли быть не может. Он боролся, чтобы сохранить молчание, но слышал, как хрипит и стонет. Все способности, которым он когда-либо учился как ментат и Бене Джессерит, были запущены в действие, удерживая его от слов о пощаде, обещания рассказать все, что угодно, если они только прекратят.

И опять мука сначала уменьшилась, а затем вернулась.

— Достаточно! — это женщина.

Тег шарил в памяти, вспоминая ее имя. Инокесса!

Яр брюзгливо проговорил:

— Он напичкан шиэром, которого ему хватит, по меньшей мере, на год, — он указал на экран дисплея. — Пусто.

Тег дышал мелкими судорожными вздохами. Ну и мука! Она продолжала нарастать, несмотря на требование Инокессы.

— Я сказала — довольно! — обрубила Инокесса.

«Какая же искренность», — подумал Тег. Он почувствовал, как боль уменьшалась, покидая его, словно каждый нерв удаляли из тела, вытаскивали прочь, словно нити вспоминаемой муки.

— То, что мы делаем — неправильно, — сказала Инокесса.

— Этот человек…

— Он такой же, как и любой другой, — возразил Яр. — Не следует ли мне установить особый контакт к его пенису?

— Нет, пока я здесь! — сказала Инокесса.

Тег почувствовал, что почти купился на ее искренность. Последние нити агонии покинули его тело, и он лежал с таким ощущением, словно растекся по поверхности, его поддерживавшей. Чувство нереальности происходившего оставалось. Он был сейчас и здесь, и не здесь. Он и раньше бывал здесь, и не бывал.

— Им не понравится, если мы потерпим неудачу, — сказал Яр. — Ты готова предстать перед ними, потерпев еще одну неудачу?

Инокесса резко встряхнула головой. Она наклонилась так, чтобы ее лицо оказалось в поле зрения Тега между медузообразными переплетениями контактов Пробы.

— Башар, я сожалею о том, что мы делаем. Поверь мне. Это не моя затея. Умоляю тебя. Я полна отвращения. Скажи нам теперь то, что знаешь, и позволь мне утешить тебя.

Тег улыбнулся ей. Она хороша! Он поднял взгляд на наблюдавшего чиновника.

— Передай от меня своим хозяевам: она отлично справляется.

Лицо чиновника потемнело от прихлынувшей крови. Он угрюмо насупился.

— Задай ему максимум, Яр, — проговорил он обрывистым тенорком, не знавшим голосовой тренировки, столь явной у Инокессы.

— Пожалуйста! — сказала Инокесса. Она выпрямилась, но продолжала смотреть в глаза Тега.

Учителя Бене Джессерит учили Тега этому:

«Наблюдай за глазами! Наблюдай, как изменяется их фокус. Когда фокус устремляется наружу, сознание уходит внутрь».

Он умышленно сосредоточился на ее носе. У нее не безобразное лицо. Весьма приметное. Он погадал, что за фигура может скрываться за такими бесформенными одеждами.

— Яр! — это голос чиновника.

Яр отрегулировал что-то на своем пульте управления и нажал кнопку. Агония, хлынувшая в тело Тега, показала, что предыдущий уровень, конечно, был меньше. С этой новой болью пришла странная ясность. Тег обнаружил, что почти способен отстранить свое сознание от этого вторжения. Вся эта боль причинялась кому-то еще. Он нашел спокойную гавань, где мало что его трогало. Вот есть боль. Даже мука.

Он принимал отчеты об этих ощущениях. Это, конечно, частично воздействие шиэра. Он понимал это и был благодарен.

Вмешался голос Инокессы:

— По-моему, мы его теряем. Лучше облегчить.

Ответил другой голос, но звук растаял в тишине до того, как Тег смог разобрать слова. Он обнаружил внезапно, что у него нет якоря, чтобы зацепить свое сознание. Безмолвие! Ему подумалось, что он слышит, как бешено колотится от страха его сердце, но не был уверен. Все вокруг было безмолвным и неподвижным, полное спокойствие, позади которого ничего нет.

«Жив ли я еще?»

Затем он различил стук сердца, но не был уверен, что это его собственное сердце. Бум-бум! Бум-бум! Было ощущение движения, но никакого звука. Он не мог определить источник.

«Что со мной происходит?»

Сквозь тьму, на оболочке его глаз заиграли великолепием белого сияния слова: «Я очнулся на одну треть».

— Оставь на том. Посмотрим, не сможем ли мы считать его через физические реакции.

— Может ли он еще нас слышать?

— Не сознательно.

Ни в одном из руководств Тега не говорилось, что Проба может совершать свою дьявольскую работу в присутствии шиэра. Но они называют это Т-Пробой. Возможно ли, чтобы телесные реакции давали ключ к подавленным мыслям? Существует ли такое, что можно выведать через снятие физиологических данных?

И опять в уме перед глазами Тега заплясали слова: «Он до сих пор в отключке?»

— В полной.

— Убедись в этом. Погрузи его немного глубже.

Тег постарался возвысить свое сознание над страхами.

«Я должен сохранять контроль над собой!»

Что может открыть его тело, если нет контакта с ним? Он не мог представить, что они делают, и его мозг зарегистрировал панику, но плоть этого не ощущала.

«Изолировать подопытного. Погрузить в никуда, чтобы зарегистрировать его личность».

Кто сказал это? Кто-то. Ощущение «это было» вернулось с полной силой.

«Я — ментат, — напомнил он себе. — Мой центр — это мой мозг и его работа». Он обладал опытом и воспоминаниями, на которые центр способен надежно опереться.

Боль вернулась. Звуки. Громкие! Слишком громкие!

— Он опять слышит, — это голос Яра.

— Как такое может быть? — тенорок чиновника.

— Может быть, вы погрузили его слишком низко, — это голос Инокессы.

Тег постарался открыть глаза. Веки не повиновались. Тогда он припомнил. Они называли это Т-Пробой. Это не икшианское изобретение. Это что-то из Рассеяния. Он мог определить, где оно проникло в его мускулы и чувства. Похоже на то, словно посторонний человек внедряется в его плоть, завладевая преимущественным правом на его собственные реакции. Он позволил себе проследить за работой этого машинного вторжения. Дьявольское устройство! Оно могло приказать ему моргнуть, пукнуть, поперхнуться, облегчиться, помочиться — все, что угодно. Оно могло командовать его телом, словно его мышление в управлении им ничего не значило. Ему была отведена роль наблюдателя.

Его преследовали запахи — отвратительные запахи. Он не мог приказать себе нахмуриться, но думал о том, чтобы нахмуриться. Этого было достаточно. Эти запахи источались Пробой. Они играли на его чувствах, изучали их.

— Ты достаточно получил, чтобы считать его? — тенорок чиновника.

— Он все еще нас слышит! — это Яр.

— Черт подери всех ментатов! — это голос Инокессы.

— Дит, Дет и Дот, — сказал Тег, припоминая марионеток из зимнего шоу его детства на давнем-предавнем Лернаусе.

— Он разговаривает! — голос чиновника.

Яр возился с чем-то за пультом. Тег почувствовал, что его собственно сознание заблокировано машиной. Но неподвластная машине логика ментата сообщила ему существенно важное: эти трое всего лишь марионетки. Только кукловоды важны. Движение кукол — дело рук кукловодов!

Проба продолжала вторжение в него. Но, несмотря на всю силу, задействованную в этом вторжении, Тег почувствовал, что его сознание на равных борется с ней. Она его изучала, но и он тоже ее изучал.

Теперь он понял. Весь спектр его чувств мог быть скопирован в эту Т-Пробу и идентифицирован, разобран по косточкам, чтобы быть вызванным, когда необходимо. Машина могла проследить органическую цепочку реакций, которая существовала внутри Тега, словно бы создавая его дубликат. Шиэр и его сопротивление ментата препятствовали проникновению в область воспоминаний, все остальное могло быть скопировано.

«Это не будет думать, как я», — успокоил он себя.

Машина не будет тем же самым, что его нервы и плоть. У нее не будет воспоминаний Тега и жизненного опыта Тега. Она не будет рождена женщиной. Она никогда не совершала путешествия по каналу рождения и не вторгалась в изумляющий космос.