Дюна - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 62

— И вот время Харконнену убить Харконнена, — прошептал Пауль.

Он проснулся на закате, в темном, герметически закрытом диститенте.

Он услышал, как от его шепота пошевелилась мать у противоположной стенки палатки.

Пауль посмотрел на детектор близости на полу, чьи циферблаты подсвечивались в темноте зеленоватым светом люминофорных трубок.

— Скоро ночь, — проговорила мать. — Может быть, поднимешь противосолнечные экраны?

Только теперь Пауль понял; что уже некоторое время она дышит по-иному, не так, как во сне, — значит, молча лежала во тьме, пока не убедилась, что он проснулся.

— Экраны здесь ни при чем, — отозвался он. — Была буря. Палатку занесло песком. Скоро я ее раскопаю.

— Значит, Дункан не прилетел. — Нет.

Пауль рассеянно потер герцогский перстень (он носил отцовский знак на большом пальце — великоват), и вдруг его охватила дрожь яростной ненависти к этой планете, к самой ее сущности. Эта планета помогла убить его отца.

— Я слышала, как началась буря, — сказала Джессика. Бессодержательность ее слов помогла Паулю немного успокоиться. Он вспомнил начало бури — он наблюдал его сквозь прозрачную стенку палатки. Сначала, будто холодный дождь, застучали песчинки по поверхности котловины, зазмеились песчаные вихрики по земле, потом от них замутилось небо, стеной упал песчаный ливень. Он увидел, как меняется форма каменного шпиля напротив — стремительный порыв бури в одно мгновение засыпал его, превратив в низкий желтоватый курган. Ворвавшись в котловину, песок затянул небо тускло-бурым пологом — а затем палатку засыпало, и настала темнота.

Опорные дуги палатки скрипнули, приняв на себя вес песка, затем наступила тишина, нарушаемая лишь глухими свистящими вздохами помпы шноркеля, подававшего воздух с поверхности в диститент.

— Попробуй опять приемник, — предложила Джессика.

— Бесполезно, — ответил Пауль.

Он нащупал водяную трубку, удерживаемую зажимом у воротника, глотнул теплой воды и подумал, что теперь начинается по-настоящему арракийская жизнь. Жизнь, зависящая от восстановленной воды, собранной из выделений тела… вода была совершенно безвкусной, но смягчила пересохшее горло.

Джессика услышала, как он пьет, почувствовала, как липнет к коже скользкая ткань дистикомба, но не поддалась своей жажде. Признать ее — значило окончательно проснуться к суровой реальности Арракиса, где приходится беречь каждую каплю влаги, собирать ничтожное количество конденсата в водяные карманы диститента и жалеть о каждом выдохе в открытый воздух…

Насколько легче было бы вновь ускользнуть от реальности в сон!..

Но — сегодня днем она видела иной сон… до сих пор, вспоминая его, она вздрагивала. Ей снилось, что она подставляет руки струящемуся песку, а песок сыплется, сыплется и заносит начерченное на песке имя: Герцог Лето Атрейдес. Она хочет поправить имя, но не успевает — первую букву засыпает прежде, чем она прочерчивает последнюю.

И песок все течет, все сыплется…

Сон завершился плачем-причитанием, который становился все громче и громче. Странный плач: какая-то часть разума осознавала, что это ее собственный голос — но детский, почти младенческий. От нее уходила какая-то женщина, чьи, черты ускользали из памяти.

«Моя неизвестная мать, — поняла Джессика. — Та сестра Бене Гессерит, которая выносила меня и отдала меня Ордену — потому что так ей приказали. Интересно, радовалась ли она, что отделалась от харконненского ребенка?..»

— Их слабое место — Пряность, — проговорил Пауль. — По ней и надо бить.

«Как он может сейчас думать об атаке?» — поразилась она.

— Здесь вся планета — сплошной склад Пряности, — возразила она. — Как здесь бить, куда?

Было слышно, как он завозился, потянул к себе по полу рюкзак.

— На Каладане это была власть на море и в воздухе — сила воздуха и сила моря. Здесь это должна быть власть в Пустыне и сила Пустыни. И ключ к ней — фримены.

Последние слова донеслись уже от сфинктерного клапана входа. Тренированное ухо Бене Гессерит услышало в его голосе горечь, направленную против матери.

«Всю жизнь его учили ненавидеть Харконненов, — подумала она. — И вот он узнает, что сам он — тоже Харконнен… из-за меня. Как же мало он меня знает! Я была единственной женщиной герцога и приняла и его жизнь, и его ценности настолько, что ради них пошла против воли Бене Гессерит…»

Пауль протянул руку, включил ленточный светильник диститента, и его зеленоватый свет наполнил тесное пространство под сводом палатки. Пауль сел на корточки возле входного клапана, изготовив дистикомб к выходу в открытую пустыню: капюшон надвинут на лоб, ротовой и носовой фильтры на месте. Только узкая полоска лица и темные глаза остались открытыми — сверкнули, когда он на секунду обернулся к ней.

— Приготовься — открываю. — Из-под фильтра его голос прозвучал глухо.

Джессика тоже натянула фильтр, занялась капюшоном. Пауль разгерметизировал входной клапан.

Как только клапан открылся, шуршащий песок потек в палатку — прежде чем Пауль успел остановить его статическим уплотнителем.

Орудуя уплотнителем, Пауль принялся расчищать проход — в стене песка образовалось и стало увеличиваться углубление. Он скользнул наружу — Джессика слышала, как он ползет по лазу к поверхности.

«Кто или что ждет нас наверху? — подумала она. — Харконненские солдаты и сардаукары? Хотя это — опасность, которую можно ожидать. Но есть еще и иные, неведомые…»

Она вновь подумала о статическом уплотнителе и прочих диковинных инструментах во фримпакете. И каждый из них показался ей вдруг олицетворением этих неведомых опасностей.

Затем она почувствовала дуновение ворвавшегося в палатку раскаленного воздуха с поверхности, тронувшего кожу между капюшоном и лицевым клапаном.

— Подай мне укладку, — негромко, осторожно попросил Пауль.

Джессика повиновалась; слышно было, как булькнула вода в литраках, когда она потянула по полу рюкзак. На фоне звезд чернел силуэт сына.

— Давай, — сказал он и, нагнувшись, принял рюкзак и вытянул его наверх.

Теперь был виден только усеянный звездами круг. Казалось, оттуда на нее нацелились сверкающие острия какого-то оружия. Внезапно этот круг ночного неба прочертили яркие штрихи метеоритного дождя. Метеориты показались ей дурным предзнаменованием — тигровые полосы на шкуре неба, леденящая кровь, сверкающая могильная решетка. И она вдруг остро ощутила, как лезвием меча нависла над ними награда, обещанная за их головы.

— Поторопись, — позвал Пауль. — Я хочу убрать палатку.

Струйка песка с шелестом просыпалась на ее левую руку. «Сколько песчинок удержит рука?» — спросила она себя,

— Помочь? — спросил Пауль.

— Не надо.

Она переглотнула сухим горлом и скользнула в лаз. Песок, уплотненный электрическим полем, сухо поскрипывал под руками. Пауль нагнулся в лаз, подал руку. Теперь она стояла рядом с сыном на гладком пятачке озаренной звездным светом Пустыни. Оглядевшись, Джессика увидела, что песок почти до краев наполнил впадину — лишь верхушки скал выступали над его ровной поверхностью. Напрягая свое тренированное восприятие, она вслушивалась в окружающую тьму.

Топоток и писк каких-то мелких зверушек.

Хлопанье крыльев, крик.

Шорох сыплющегося песка, движение…

…это Пауль сложил диститент и вытянул его из песка.

Звезды давали ровно столько света, чтобы наполнить угрозой каждую тень. Джессика нервно покосилась на окружавшие их сгустки мрака.

«Темнота — это слепое напоминание о давно ушедших временах, — подумалось Джессике. — Вслушиваясь в нее, мы инстинктивно страшимся услышать вой стаи, охотившейся некогда за нашими предками — так давно, что лишь в самых примитивных наших клетках сохранилась память об этом вое. Во тьме видят уши, видят ноздри…»

Пауль приблизился, проговорил:

— Дункан сказал, что, если его схватят, он сумеет продержаться… примерно до этого времени. Не дольше. Надо уходить.