Досадийский эксперимент - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 25

– На Досади они разговаривают только на Галаче. Они могут выявить акцент в твоей речи, но не будут это исследовать, – так утверждали люди Аритча. Они объясняли, что этот значок определял Маккая как вольнонаемного рабочего, имеющего квалификацию в области чуть выше средней, но все еще участника Объединения Труда и подчиненного распределению вне своей квалификации. – Это ставит тебя на три иерархические ступени от края, – сказали они.

Это был его личный выбор. Дно социальной системы всегда располагало своими собственными каналами связи, изобилующими информацией, основанной на точных данных, инстинкте, материи снов и на том, что умышленно исходило из вершины. Что бы ни случилось на Досади, природа этого проявится в бессознательных процессах Объединения Труда. Находясь в Объединении Труда, Маккай мог перехватить этот поток проявлений.

«Я буду ткачом», – говорил он, объясняя, что это было хобби, которым он увлекался много лет.

Выбор позабавил его учителей. Маккай не мог понять причины их веселья.

«Это не имеет сейчас никакого значения. Любой выбор так же хорош, как и другой».

Они настояли, чтобы он сконцентрировался на том, что он делал в то время, изучая жестикуляцию на Досади. Действительно, это был лихорадочный период на Тандалуре после того, как Аритч настоял (с наиболее разумными аргументами), что наилучшим поступком для его Легума было лично отправиться на Досади. В ретроспективе аргументы оставались убедительными, но Маккай был удивлен. По некоторой причине, которую ему не удалось установить, предполагалось, что он будет привлекать меньше СВЕРХЗРЕНИЯ к эксперименту, наблюдая через инструменты и шпионские возможности Калебанца, который охранял место.

Маккаю все еще было непонятно, как они хотели заставить его таскать каштаны из огня, но было ясно, что они нашли способ.

Аритч таинственно пояснил:

«Ты являешься лучшим шансом Досади выжить и нашим собственным лучшим шансом… понять».

Они предполагали, что их Легум спасет Досади, одновременно реабилитируя Говачинов. Задачей Легума было победить ради своего клиента, но это должно было иметь очень странные подробности, с сохранением клиентом абсолютной власти разрушения над находящейся под угрозой планетой.

На Тандалуре Маккаю было разрешено время от времени немного вздремнуть. И даже потом его сон был беспокойным, часть его сознания с адской отчетливостью представляла, где он находился: преследующие и совершенно расстраивающие его непонятные шумы из-за стен – где-то булькала вода, всегда вода.

Когда он тренировался в качестве Легума, ЭТО БЫЛО ОДНИМ ИЗ ПЕРВЫХ его приспособлений: неопределенные ритмы беспокойной воды. Градус – главный бассейн и убежище для самок, место, где Говачин выращивал тех головастиков, которые выживали после хищного отбора самцом-родителем – Градус всегда оставался основным укреплением для Говачина. Существовала поговорка «Если вы не понимаете Градус, то вы не понимаете Говачина».

Как говорится, прямо в точку.

Но там всегда была вода, стоячая вода, нервирующе шлепающая о стены. Доносившийся звук был неритмичным, но это было абсолютным ключом к Говачину, спокойному, но в то же время всегда разному.

Для коротких дистанций плавающие трубки обеспечивали Говачину легкость. Длинные дистанции они преодолевали с помощью двери для прыжка или в свистящих реактивных автомобилях, которые передвигались на магнитных подушках. Прибытие и отбытие таких автомобилей беспокоило сон Маккая в течение всего периода аварийного курса на Досади. Иногда, отчаянно устав, его тело требовало отдыха, и он просыпался от голосов. А тонкая примесь других звуков – автомобилей, волн – делала подслушивание затруднительным. Проснувшись ночью, Маккай должен был напрягаться, чтобы уловить смысл. Он чувствовал себя шпионом, вслушивающимся в важные «нити, ищущим каждый нюанс в небрежных беседах людей за стенами.

Расстроенный, всегда расстроенный, он уходил в сон. И когда, как случалось изредка, все звуки прекращались, это приводило его в полную настороженность, когда сердце колотилось, удивляя тем, что не разрывалось.

А запахи! Какие воспоминания они пробуждали в нем. Мускусный запах Градуса, горькая настойка из экзотических семян, пронизывающая каждый вздох. Пыльца папоротникового дерева вторгалась со своими оттенками цитруса. А караели – крохотные лягушкоподобные животные-любимцы врывались в его сон при каждом восходе солнца со своими острыми ревущими ариями.

В течение тех ранних дней тренировки на Тандалуре Маккай чувствовал себя больше чем немного потерянным, окруженным угрожающими незнакомцами, постоянно сознавал важность дел, которые руководили его успехом. Но положение изменилось после беседы с Аритчем. Теперь Маккай был проверенным, испытанным Легумом, не говоря уже о прославленном агенте Бюсаба. Все же бывали случаи, когда настроение тех ранних дней возвращалось. Эти вторжения раздражали его, поскольку подразумевали, что он был вовлечен в опасное дело против своей воли, что Говачины тайно посмеивались над тем, как они подготовили ему несколько крайних оскорблений. Они не были выше таких шуток. Общая оценка Говачинов не-Говачинами гласила, что народ лягушачьего Бога был настолько окончательно цивилизован, что прошел полный круг к форме примитивной дикости. Взгляните хотя бы на образ жизни самцов Говачинов, убивающих их собственных новорожденных головастиков!

Однажды, во время одного из тех редких случаев, когда люди Аритча позволяли ему спать, Маккай проснулся, сел и попытался стряхнуть это давящее настроение рока. Он сказал себе правду: что Говачины льстили ему, относясь с уважением к его мнению, обходясь с ним с тем якобы религиозным почтением, которым они платили всем Легумам. Но не ускользнула и другая правда: Говачины холили его для своих Досадийских проблем в течение длительного периода времени, и они были менее, чем искренни с ним относительно этого длительного процесса и их намерений.

Были всегда непостижимые тайны в общении с Говачинами.

Когда Маккай попытался тогда опять заснуть, то в беспокойных снах ему виделась сосредоточенная чувствительная плоть (как розовая, так и зеленая), абсолютно обнаженная и совершенно беззащитная перед нападением гигантских самцов Говачинов.

Послание сна было понятным. Говачины, возможно, могли разрушить Досади тем же путем (и по подобным причинам), каким они отсеивали своих собственных головастиков – отыскивая, бесконечно отыскивая самых сильных и гибких из уцелевших.

Проблема, которую они взвалили на плечи Маккая, связывала его. Если слабое подозрение о Досади просочилось в Консент без сопутствующего оправдания, то Федерация Говачинов будет безжалостно затравлена. У Говачинов была ясная и достаточная причина, чтобы уничтожить улики – или позволить им уничтожить себя.

ОПРАВДАНИЕ.

Где его найти? В неуловимых выгодах, заставивших Говачинов поставить этот эксперимент?

Даже если он нашел это оправдание. Досади все равно вызовет шумиху в Консенте. Он станет предметом большой драмы. Более двадцати поколений Людей и Говачинов изолировались без предупреждения. Их единственная история взволнует бесчисленных существ. Пределы языка будут исследованы, чтобы выдавить последнюю каплю эмоциональной сущности из этого открытия.

Не надо было объяснять, что мотивации Говачинов пройдут через бесчисленные изучения и подозрения. Почему они действительно делают это? Что случилось с их первоначальными добровольцами?

Люди оглянутся назад на своих предков – как Людей, так и Говачинов. «Это то, что случилось с дядей Элфредом?» Будут исследованы видовые записи Говачинов. «Да! Тут есть двое – прошедшие без записи!»

Люди Аритча допускали, что «очень небольшое меньшинство» оформило этот проект и хранило его в тайне. Были ли они достаточно здравомыслящими, эта клика Говачинов?

Короткие промежутки сна Маккая всегда прерывались заискивающим Говачином, низко кланявшимся ему и умолявшим его вернуться сразу же к чрезвычайным заседаниям, которые готовили его к выживанию на Досади.