Дом глав родов: Дюна - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 16

– Да? – с абсолютной настороженностью.

– Неполное подавление торговли каким-либо видом товаров повышает прибыли торговцев, в особенности прибыли тех, кто держит в своих руках распространение, – заминка в его словах прозвучала как предостережение. – Заблуждение – полагать, что можно контролировать нежелательные наркотики, останавливая их на границах.

Что он пытается ей сказать? Его слова описывали элементарные факты, известные даже послушницам. Возросшие доходы всегда использовались для покупки безопасных путей в обход охраны границ, а зачастую для подкупа этих людей.

Он купил слуг Чтимых Матер? Но не может же он думать, что такое не будет стоить ему и его людям жизни?

Она терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями, судя по всему, он подыскивал такую для них форму, которая, по его мнению, наверняка была бы приемлемой для нее.

Почему он направил ее внимание на охрану границ? А ведь именно это он и сделал! Охрана всегда расчетлива и в принципе готова предать своих начальников. Их мнение: «Если не я, деньги получит кто-то другой».

Луцилла осмелилась дать волю надежде.

Рабби прочистил горло. Очевидно, он отыскал необходимые слова и расставил их в должном порядке.

– Я не верю в то, что существует какой-либо способ переправить тебя с Гамму живой.

Она не ожидала столь прямого приговора:

– Но…

– Информация, которую ты несешь в себе, иное дело, – продолжал он.

Так вот что лежало за всеми этими фразами о границах и охране!

– Ты не понимаешь, рабби. Моя информация – это не просто несколько слов и некие предостережения, – она постучала пальцем себя по лбу. – Здесь много драгоценных жизней, и все они несут в себе незаменимый опыт прошлых существовании, знания их столь жизненно важны, что…

– А-а, но я понимаю, дорогая госпожа. Наша проблема в том, что не понимаешь ты.

Всегда эти ссылки на понимание!

– Но в данный момент то, на что я полагаюсь, это твоя честь, – сказал он.

Ага, легендарная честность и надежность слова Бене Джессерит, раз оно однажды было дано!

– Ты же знаешь, я скорее умру, чем предам вас, – ответила Луцилла.

В ответ он только довольно беспомощным жестом широко, развел руки.

– Я целиком и полностью в этом убежден, дорогая госпожа. Вопрос не в предательстве, а в том, что мы никогда не открывали вашей Общине.

– Что ты этим хочешь сказать? – властно, едва ли не Голосом (который ее предупреждали не использовать в обращении с этими евреями).

– Я должен взять с тебя обещание. Мне нужно твое слово, что из-за того, что я тебе открою, вы не повернетесь против нас. Ты должна пообещать принять мое решение нашей дилеммы.

– Вслепую?

– Только потому, что я прошу тебя об этом и я уверяю, что мы не нарушим наших обязательств твоей Общине.

Луцилла уставилась на него, пытаясь проникнуть за барьер, который он воздвиг между ними. Поверхностные его реакции читались легко, но как дотянуться до загадки его столь неожиданного поведения.

Рабби ждал, пока эта внушающая страх женщина примет свое решение. В присутствии Преподобных Матерей он всегда чувствовал себя неуютно. Он знал, каково должно быть ее решение, и потому ему было жаль ее. Он так же видел, как легко она читает эту жалость в выражении его лица. Они знают так много и так мало. Силы их бесспорны, а их знание о Тайном Израэле столь опасно!

Однако этот долг следует возвратить им. Она не из Избранных, но долг есть долг. Честь есть честь. Правда есть правда.

Бене Джессерит не единожды помогала Тайному Израэлю выстоять в час нужды. Погром – это то, что его люди понимали без долгих объяснений. Погром глубоко отпечатался в душе Тайного Израэля. И благодаря Невыразимому, избранные люди не забудут этого никогда. Не забудут, как и не смогут простить.

Память оставалась свежа в повседневных ритуалах (и периодически подчеркивалась на общих собраниях), отбрасывала огненный отблеск на то, что знал рабби, ему предстоит совершить. И эта несчастная женщина! И она попала в ловушку памяти и обстоятельств.

В котел! Нас обоих!

– Я даю слово, – проговорила Луцилла.

Рабби вернулся к единственной в комнате двери, открыл ее. На пороге показалась женщина в длинном, до полу коричневом платье. Повинуясь приглашающему жесту рабби, она перешагнула через порог. Ее волосы цвета старого плавучего дерева были завязаны в тугой узел на шее. Лицо морщинистое и сморщенное, и темное, как сушеный миндаль. Но глаза! Совершенно голубые! И на дне их холод стали…

– Это Ребекка, одна из наших людей, – донесся до Луциллы голос рабби.

– Как, я уверен, ты уже заметила, она совершила опасный поступок.

– Агония, – прошептала Луцилла.

– Она прошла через это давно и хорошо служит нам. Теперь же она послужит тебе.

Луцилле требовалась уверенность:

– Ты сумеешь разделить?

– Я никогда не делала этого, госпожа, но я знаю, что это, – с этими словами Ребекка подошла ближе и остановилась лишь тогда, когда их тела почти соприкоснулись.

Они склонились друг к другу, Луцилла лбом коснулась лба странной женщины. Поднялись руки, и каждая из женщин сжала ими плечи другой.

За мгновение до того, как слился их разум, Луцилла из глубин своего направила мощную проективную волну:

– Это должно дойти до моих Сестер!

– Обещаю, дорогая госпожа.

В этом абсолютном слиянии двух сознании не было места обману, искренность его определило сознание неминуемой и скорой смертью или ядовитая эссенцией меланжа, которую древние фримены не зря называли «малой смертью». Луцилла приняла обещание Ребекки. Эта дикая Преподобная Мать евреев его исполнению посвятила свою жизнь. Но там есть и что-то еще! Разглядев что, Луцилла судорожно вдохнула. Рабби намеревается продать ее Чтимым. Матер. Оператор грузовоза был одним из их агентов, который приехал, чтобы убедиться, что в домике на ферме действительно женщина, соответствующая описанию Луциллы.

Искренность Ребекки не оставила Луцилле надежды на спасение:

– Для нас это единственный способ спастись и поддержать правдоподобие нашего прикрытия.

Так вот почему рабби навел ее на мысль об охране и тех, кто нарушает закон силы! Умно, ничего не скажешь. И я согласилась, а он знал, что так и произойдет.