Дети Дюны - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 94

Пока он говорил, тьма накрыла пустыню. Над ними вспыхнули звезды, и Лито тоже повернул голову к приближающемуся к ним поводырю.

— Вубак ул кухар! — окликнул Лито юношу. — «Привет тебе!» — Субак ун нар! — последовал ответ.

Проповедник сказал хриплым шепотом:

— Этот юный Ассан Тарик — из опасных… — Все Отверженные опасны, — ответил Лито. — Но не для меня, — он говорил тихо, в разговорной интонации.

— Если в этом твое видение, то я в нем соучаствовать не буду, сказал Проповедник.

— Возможно, у тебя нет выбора, — сказал Лито. Ты — филхаквиква, Реальность. Ты — Абу Дхур, отец Бесконечных Дорог Времени.

— Я не больше, чем приманка в ловушке, — сказал Проповедник, и в голосе его была горечь.

— И Алия уже проглотила эту приманку, — сказал Лито. — Но мне не нравится ее вкус.

— Ты не сможешь этого сделать! — прошипел Проповедник.

— Я уже это сделал, отец. Моя кожа — не моя собственная.

— Может, еще не слишком поздно для тебя…

— Слишком поздно, — Лито наклонил голову набок. Ему слышно было, как по склону дюны, на звук их голосов, тяжело взбирается Ассан Тарик. -Привет тебе, Ассан Тарик из Шулоха, — сказал Лито.

Юноша остановился на склоне как раз под Лито, темная тень в звездном свете. В его осанке и в том, как он задирал голову, прочитывалась нерешительность.

— Да, — сказал Лито. — Я — тот, кто бежал из Шулоха.

— Когда я услышал… — начал Проповедник. И повторил: — Ты не сможешь этого сделать!

— Я это делаю. Что значит, если тебя еще раз ослепят!

— Ты думаешь, я этого страшусь? — спросил Проповедник. — Разве ты не видишь чудесного поводыря, которого они ко мне приставили?

— Вижу, — Лито опять повернулся лицом к Тарику. — Ты что, не слышал меня, Ассан? — сказал Лито. — Но ты — мой демон, — и Лито ощутил, как возрастает напряжение между ним и его отцом. Вокруг них велась игра теней, проекции неосознанных обликов. И Лито ощущал воспоминания своего отца нечто вроде пророчества назад, отбиравшего видения из устойчивой реальности этого момента.

Тарик почувствовал это, эту битву видений. Он скользнул на несколько шагов вниз по склону.

— Нельзя управлять будущим, — прошептал Проповедник, с большим усилием в голосе, словно поднимая огромный вес.

Лито понял, в чем разногласие между ними. Это была стихия мироздания, над постижением которой он бьется всю свою жизнь. Либо он, либо его отец вынуждены будут действовать быстро, принимая решения по своим действиям, выбирая видение. И отец прав: стремясь к какому-то окончательному управлению мирозданием, только создашь оружие, которым в конце концов мироздание тебя и сразит. Выбрать видение и управлять им — это балансировать на единственной тонкой ниточке — играть в Бога на высоко натянутом цирковом канате, по обе стороны которого — космическое безмолвие. Ни одному из борющихся сейчас нельзя отступить в смерть-как-прекращение-парадокса. Каждый знает видения и их правила. Все старые иллюзии умирают. И когда один из состязающихся делают ход, другой может сделать контр-ход. Единственная неподдельная правда, имеющая сейчас значение для них, это та, что отделяет их от предпосылок видения. Нет безопасного места, только скоротечно тасуемые взаимосвязи, фиксируемые внутри тех пределов, к которым они привязаны лишь сейчас, устремленные в неизбежные изменения. Каждому из них не на что было положиться, кроме как на отчаянное и одинокое мужество, но у Лито были два преимущества: он направил себя по тропе, с которой нет возврата, и он принял все жуткие последствия этого для себя самого. Его отец все еще надеялся, что есть дорога назад — и не взял на себя бесповоротных обязательств. — Ты не должен! Ты не должен! — наждачным голосом проговорил Проповедник.

«Он видит мое преимущество», — подумал Лито.

И Лито заговорил, взяв разговорную интонацию, маскируя собственное напряжение — сбалансированное усилие, которого требовал от него иной уровень его соперника.

— У меня нет страстной веры в правду, и исповедую я лишь то, что сам творю, — сказал он. И уловил тогда движение между ним и его отцом, нечто, гранулярные свойства чего касались только собственной, страстно субъективной, веры Лито в самого себя. Из этой веры он и знал, что разметил вехи Золотой Тропы. Наступит день, когда эти вехи смогут поведать другим, как быть человечными — странный дар от того, что в этот день уже не будет человеком. Но такие вехи всегда расставляются рисковыми игроками. Лито ощущал, как тут и там возникали они но всему пейзажу его внутренних жизней — и, ощущая это, бесповоротно пошел ва-банк.

Он тихо понюхал воздух, ожидая сигнала, о котором и он, и отец знали, что он должен появиться. Оставался лишь один вопрос: предостережет ли отец напуганного до смерти юного поводыря, ждущего их внизу?

Вскоре Лито опалил запах озона в своих ноздрях, разоблачительный запах защитного поля. Верный приказам, данным ему Отверженными, юный Тарик пытается убить обоих этих опасных Атридесов разом, не ведая об ужасах, которые это обрушит.

— Нет, — шепнул Проповедник.

Но Лито знал, что сигнал истинен. Он чуял озон, но воздух вокруг них не позвякивал. Тарик использовал в пустыне псевдо-поле — оружие, разработанное исключительно для Арракиса. Эффект Холцмана призовет червя, в то же время приводя его в неистовство. Ничто не остановит такого червя ни вода, ни присутствие песчаной форели… Ничто. Да, поводырь установил устройство на склоне дюны и теперь выбирался бочком из опасной зоны.

Лито вспрыгнул на вершину дюны, услышал протестующий вопль отца, но мощнейший импульс усиленных мускулов Лито ракетой швырнул вперед его тело. Одна взметнувшаяся рука ухватила Тарика за шею, через стилсьют, другая обвилась вокруг поясницы обреченного юноши. Раздался один короткий щелчок — шея сломалась. Лито перекувырнулся, поднял свое тело, словно отменно сбалансированный инструмент, и нырнул прямо туда, где в песке было спрятано псевдополе. Его пальцы нашли приспособление, он извлек его из песка и по широкой дуге швырнул далеко к югу.

Вскоре из того места, куда упало псевдо-поле, донесся громчайший шипяще-молотящий грохот. Потом он смолк, и вновь наступила тишина.

Лито поглядел на вершину дюны, где стоял его отец, все еще непокорный, но уже побежденный. Да, это Пол Муад Диб там — слепой, гневный, близкий к отчаянию из-за последствий его бегства от того видения, которое принял Лито. Пол мог бы поразмыслить теперь над словами из Долгого Коана Дзэнсунни: «При одном из актов прозрения будущего Муад Диб ввел элемент роста и развития в самое предвидение, через которое он видел человеческое существование. Через это он тратил несомненность. Стремясь к абсолютности упорядоченного прозрения, он умножил беспорядок, сказал прозрение».

Одним прыжком вернувшись на вершину дюны, Лито сказал:

— Теперь я — твой поводырь.

— Никогда!

— Вернешься ли назад в Шулох? Даже если они и хорошо тебя примут, когда ты вернешься без Тарика, то куда теперь делся Шулох? Видят ли его твои глаза?

Тогда Пол повернулся к сыну, устремив на него безглазые глазницы:

— Ты действительно знаешь тот мир, который здесь создал?

Лито уловил особое ударение в вопроса Видение, которое, как они оба знали, запущено здесь в ужасающее движение, требовало, чтобы акт создания произошел в установленной точке времени. В тот миг, все чуткое мироздание разместится в линейной перспективе времени, обладающего характеристиками упорядоченной прогрессии. Они вошли в это время как могли бы вскочить в движущийся транспорт — и сойти могли лишь точно так же.

Против этого, у Лито были в руках поводья из многих нитей, уравновешенные его собственным, видениями освещенном, взгляде на время как на многомерное и многократное петляющее. Он был зрячим в мире слепых. Только он мог разгромить упорядоченные логические основания, потому что его отец больше не держал поводья. С точки зрения Лито, сын изменил прошлое. А мысль, даже и невообразимая еще, из отдаленнейшего будущего могла повлиять на СЕЙЧАС и шевельнуть его рукой.