Цикада и сверчок (сборник) - Кавабата Ясунари - Страница 118

– Да, имя у него славное. Только одним махом его не выговоришь. Черный Пион, Черный Пион… Не выговаривается. «Черный» здесь как-то ни к чему. Может, просто Пион?

– Пиончик, Пиончик!

– Да не Пиончик, а Пион-Пион!

– Ну что, возмешь его?

– Возьму, что поделаешь. Мы ведь уже подобрали двух дворняг. Сейчас спят, наверное, под верандой. Недавно жена пошла в табачную лавку, ее еще такая чистенькая старушка держит. А собаки за женой тоже увязались. Старушка ей и скажи: какие симпатичные, вы уж, мол, обращайтесь с ними по-людски. А жена и говорит: я их каждый день кормлю. Старушка тогда ей поклонилась, спасибо, говорит. Тут и другая бабушка из-за прилавка вышла, стоят обе и кланяются. Оказывается, хозяин собак этих бросил, когда в Камакура переезжал. А они тут по помойкам слонялись. Грязные, худые, глаза злыми стали и жалкими. Их отовсюду гоняли. И другие бездомные собаки тоже их не жаловали. У них ведь в стае свои порядки. И все они на наших собак скалились. А когда мы их к себе взяли, то им на улицу уже и не выйти стало. Мальчишки стали в них камнями бросаться. С самыми отпетыми жена чуть не подралась. А та старушка из табачной лавки тоже жалела их, вот потому и растрогалась.

– Ладно, про тебя я знаю, что ты собак любишь. А жена-то твоя как?

– Да и она вроде тоже любит, только у нас дворняги, а не аристократы.

– А она поздно вернется?

– Кто, жена? Она сейчас должна в дансинге быть. Уговаривает одного старого клиента мою картину купить. Я ей сказал, что вы в Китай работать уезжаете, она и всполошилась – надо, говорит, долг отдать. Вообще-то, и я целый день бегал, перед тобой вернулся.

– Она что, совсем не понимает, что происходит? Конечно, я к тебе сегодня в первый раз за два года пришла, когда ее дома нет. Причем ведь без всякого приглашения. Вот мы с тобой в мастерской и порисовали…

– Да ты знаешь, она ведь тогда и деньги на нашу свадьбу от тебя с радостью взяла. Хвалила тебя. Хоть и знала, что ты моей любовницей была. С тех пор ничего не изменилось.

– В любом случае времени забрать долг у меня уже нет. Я же завтра утром уезжаю. Если она щеночка возьмет – и на том спасибо.

Щенок спал у него на коленях. Он погладил его по голове. Щенок приоткрыл щелочки глаз, взглянул на него и недовольно тявкнул – не мешайте, мол, мне спать. От прикосновения к длинной шелковистой шерсти сердце его дрогнуло – любовь большого к маленькому. Наверное, Юкико принесла этого щенка, чтобы он помнил об их ребенке.

– Ладно, пошли в дансинг. Может, ей удалось хоть сколько-то денег раздобыть.

– Я совсем не против увидеть ее. Только мне о деньгах говорить не хочется.

– Понимаешь, она же сейчас себя ощущает бездомной собакой, которая к кухне подошла и хвостом виляет. Пойдем уж.

Художник поднялся. Достал из кармана целый ворох каких-то ненужных бумажек и положил их на птичью клетку. «На Новый год обязательно куплю мусорную корзину».

Сброшенный с коленей щенок спросонья пошатывался. Потом вдруг подпрыгнул и уцепился ему за рукав.

– А что с этим делать? Одного жалко оставить, а в электричку не пустят. Может, раскошелишься на такси?

В машине щенок занялся тем, что стал грызть сумку Юкико.

– Ты должен твердо сказать жене, что вы расстаетесь. И все будет хорошо. Такой исход все теперь считают за самый лучший.

– Все? И что значит «теперь»?

– Она же все время чувствует свою уязвимость, вот что я имею в виду. Когда мы с тобой жили, ты работал, а я дома сидела. Вот поэтому мы с тобой и расстались.

– Ты хочешь сказать, что лучше было бы, чтобы не работал я?

– Да нет. Мне с тобой хорошо было. Просто я чувствовала себя чересчур зависимой, потому и злилась. Я ведь собак в постель беру. Каждый вечер. И Пиончика, и его мать. Вот и я была как собаки, которых в постель берут.

– А как они у тебя на горшок ходят?

– Когда этому писать надо, Тин меня будит, за ночную рубашку зубами дергает.

– А с сыном нашим ты тоже навсегда рассталась?

– Нет.

– А мужу о нем рассказала?

– Нет. Он все обо мне знает, кроме этого.

– Да, у меня от жены тоже только этот секрет остался.

– Да, может, даже лучше, что он в деревне растет. Может, сильным станет. Давай мы с тобой уговоримся. Если кто-то из нас – ты или я – все-таки признается и его простят, тогда ты или я – не важно кто – усыновит его.

– Давай лучше пообещаем, что, если один из нас не усыновит его, тогда другой не будет в обиде.

– А если ребенок станет потом упрекать меня? Если я сама себя стану упрекать? Что мне тогда делать?

К счастью, они уже подъехали к артистическому входу. Распахнули стеклянную дверь зала. Джаз-банд оглушил его. Он почувствовал робость перед бешеным танцем – различал только бьющий в глаза водоворот. Они уселись где-то сзади. Он сразу увидел жену – в яркой толпе танцовщиц она одна была в белом. На ее юных партнершах были красные юбочки. Волосы были забраны в пучок на уровне худых плеч. Впрочем, он вскоре перестал ощущать неловкость, и какой-то покой лег ему на сердце.

Музыка смолкла. Танцовщицы и зрители разделились по двум проходам – красное и черное. И только его жена оказалась в черном потоке. Увидев мужа и Юкико, она покраснела до шеи.

– Ну что, испугались? А мне снова танцевать захотелось – прямо как раньше. А партнерша-то моя все меня за руку ухватить норовила – уймись, мол. Юкико, у тебя все в порядке? Что-то вид у тебя какой-то несчастный.

– Юкико подарила нам щенка.

Он достал Пиона из рукава кимоно.

– Симпатичный какой!

Жена взяла щенка на руки и, не обращая внимания на окружающих, стала тереться о него щекой. Тут заиграли вальс. Жена радостно предложила:

– Ну что, Юкико, станцуем?

Ответ Юкико удивил его:

– Я вообще-то не танцую. Но я уезжаю, так что давай. Когда в следующий раз встретимся, может, уже бабками станем, тогда уж не до танцев будет.

Юкико охотно встала. Жена приобняла Юкико за плечи и воскликнула: «Ох, и горячая я!» Потом передала щенка мужу и бросилась к танцорам, которые уже разбирали партнерш.

И в этот самый миг щенок спрыгнул с рук и вбежал в круг танцующих пар. Муж опустился на четвереньки и попытался схватить его, но запутался в чужих ногах и никак не мог добраться до Пиона. И тут, находясь в плотной толпе, Пион присел на задние лапы и сделал лужу. От неожиданности ближние к нему девушки заверещали и отпрянули. Мужчины же разразились хохотом. Щенок от испуга забрался на диван. В зале было четыре десятка пар. Почти все они остановились. Музыканты вытянули шеи, но продолжали играть. Жена опрометью бросилась к луже и стала вытирать ее рукавом платья. Смех стих. Танцовщицы окружили щенка венком своих нарядов. Жена выбежала через боковую дверь. Принесли воду и тряпки. Танцы продолжались. Покинули зал только трое – муж, жена и Юкико.

Когда они сели в машину, он рассмеялся.

– Извините, я поставила всех в такое неловкое положение. А ты, Пиончик, должен чувствовать свою вину. – Юкико тыкала щенка носом в испачканный рукав.

– Перестань, платье от этого только красивее стало, – ответила жена, беря щенка на руки. – Но только из-за тебя мы ничего сегодня не заработали. Мне обещали некоторую сумму по окончании.

Когда они высадили Юкико, жена стала тискать щенка уже без всякого стеснения. Она подставила ему шею.

– Даже щенки – и то вон какие милые. А что уж про детей говорить. И почему мы с тобой ребеночка не родили? Все боялись чего-то.

– Сравнила – собака и ребенок. Ответственность-то какая!

– Держу на руках щенка, а думаю-то про ребеночка.

– И Юкико подарила щенка, потому что о ребенке вспоминала.

– Хотела, чтобы мы с тобой тоже ребеночка сделали?

– Нет. Я давно хотел тебе сказать – у нас с ней есть сын. Мы его в деревню отправили. Четыре годика исполнилось.

– Ничего себе! Я готова его хоть сейчас усыновить. Правду говорю. И у меня, между прочим, тоже дочка есть.

– Ну, ты даешь!

Они рассмеялись.