Великое заклятие - Геммел Дэвид - Страница 4

Трактирщик, взяв винный штоф, с улыбкой пригласил лучника к столу. Кебра с изборожденным складками, точно высеченным из камня лицом выглядел ничуть не моложе своих пятидесяти шести лет.

– Зубр – точно дитя малое, – сказал он, устало потирая глаза. – Когда что-то выходит не как ему хочется, он теряет над собой власть.

– Как это началось, я не знаю, – стал рассказывать Илбрен. – Мигнуть не успел – глядь, офицер уже летит по воздуху. Вон тот стол прошиб головой, насквозь.

Двое вентрийских солдат вошли с носилками, уложили на них раненого и вынесли прочь. К Кебре подошел офицер-дренай, ветеран, известный лучнику как человек порядочный.

– Постарайся найти его поскорее, – посоветовал он. – Раненый принадлежит к свите Маликады. Сам знаешь, что ждет виновного, если он умрет.

– Да, ваша милость, знаю.

– Боги праведные! Мало нам и без того хлопот с проклятыми вентрийцами, так еще кого-то из наших угораздило расколоть череп их офицеру. Я никого не хотел обидеть, Илбрен, – добавил дренай, обращаясь к хозяину.

– Никто и не обижается, сударь, – с легчайшим оттенком сарказма ответил вентриец, и офицер отошел.

– Извини за урон, Илбрен, – сказал Кебра. – Не знаешь ли, куда он девался, Зубр?

– Не знаю. Он как будто достаточно взрослый, чтобы обходиться без надзора и не учинять таких вот... художеств. – Трактирщик налил вина в два кубка и предложил один Кебре.

– Нынче у него выдался плохой день. Да и у всех нас тоже, – тихо промолвил Кебра, пригубил вино и отставил кубок.

– Да, я слыхал о решении короля, – вздохнул Илбрен. – Все слыхали. Я буду скучать по тебе, если тебя это утешит. По Зубру, впрочем, тоже, – улыбнулся трактирщик. – Но война – это для молодых, ведь верно? Тебе давно уж пора завести себе жену и растить сыновей.

– В какую хоть сторону он подался? – ничего не ответив на это, спросил Кебра.

– Я не видел.

Кебра направился к двери, и солдат с перевязанной головой сказал ему:

– Это просто шутка была, ну, неудачная, положим – а он точно обезумел.

– Дай угадаю. Шутка относилась к старикам?

– Будто уж и пошутить нельзя, – с довольно глупым видом повторил молодой солдат.

– Что ж, Зубр, я уверен, принял ее не слишком всерьез.

– Скажешь тоже! – возмутился второй солдат. – Погляди, что он с моим лицом сделал. – Кровь до сих пор сочилась из его разбитой скулы, правый глаз превратился в сплошную багровую опухоль.

– Я говорю так, потому что ты жив, парень, – холодно отрезал Кебра. – Кто-нибудь видел, куда он пошел?

Оба потрясли головами, и Кебра вышел на меркнущий свет зимнего дня. Торговцы на рыночной площади сворачивали свои товары, дети у замерзшего фонтана играли в снежки. Сквозь толпу пробирался высокий чернокожий человек в длинном темном плаще. Дети уставились на него, один мальчуган потихоньку зашел ему за спину, приготовив снежок.

– Подумай хорошенько, малец, – не оборачиваясь, сказал черный. – Если ты его кинешь, мне придется... – тут он круто обернулся, – отрезать тебе голову! – Перепуганный мальчишка уронил снежок и припустил прочь во все лопатки, а черный, усмехнувшись, подошел к Кебре.

– Я так понимаю, что в казармах его нет, – сказал лучник, и Ногуста подтвердил:

– Там его не видели.

Вдвоем они представляли довольно нелепую пару: Ногуста – черный, могучего сложения, Кебра – худой как щепка, седоголовый и бледный. Пройдя по узким улицам, они пришли в харчевню на берегу реки, заняли стол у очага и заказали еду. Ногуста, сняв плащ и овчинную безрукавку, протянул руки к огню.

– Кто как, а я рад буду распрощаться с этими холодами. С чего это Зубр так отчаивается? Разве его не ждут дома целых три жены?

– Тут кто угодно отчается, – улыбнулся Кебра.

Они поели в дружеском молчании, и Ногуста подбросил еще полено в огонь.

– Зачем отчаиваться? – повторил он. – Срок, когда человек становится непригоден для солдатской службы, приходит неминуемо, и мы все оставили этот срок далеко позади. Притом король дает каждому солдату кошелек с золотом и грамоту, по которой в Дренане будет пожалован земельный надел. Одна только грамота сотню золотых стоит.

– Было время, – поразмыслив, сказал Кебра, – когда я мог побить любого на свете лучника. Но с годами стал замечать, что вижу уже не так ясно. Когда мне стукнуло пятьдесят, я перестал разбирать мелкие буквы и начал подумывать о возвращении домой – ведь ничто не длится вечно. Но Зубру думать несвойственно. На его взгляд, король просто дал ему понять, что больше не считает его мужчиной, и Зубра это задело.

– Нам всем несладко. Белый Волк поведет домой почти две тысячи человек, из которых каждый хоть немного, да обижен. Но главное то, что мы живы, Кебра. Я сражался еще за отца нынешнего короля, как и ты, и тридцать пять лет проносил меч на боку. Теперь я устал. Долгие переходы тяжелы для старых костей – даже Зубру придется с этим согласиться.

– Зубр ни с чем не соглашается. Видел бы ты его лицо, когда огласили список. Я стоял рядом с ним, и знаешь, что он сказал? «С какой это стати меня причислили к этим старым хрычам?» Я только посмеялся – подумал, что он шутит. Но он не шутил. Он думает, что ему пo-прежнему двадцать пять. – Кебра тихо выругался. – Ну зачем он полез в драку с этим вентрийцем? Что, если тот умрет?

– Если он умрет, Зубра повесят. Даже думать об этом неохота. С чего он, в самом деле, полез драться?

– Офицер пошутил насчет его преклонных лет.

– А что остальные?

– Понятия не имею. Спросим самого Зубра, когда найдем. Пострадавший офицер входит в свиту Маликады.

– Еще того не легче. Маликада может потребовать казни в любом случае. Он человек жестокий.

– Белый Волк нипочем этого не допустит.

– Времена меняются, Кебра. Белого Волка отсылают домой вместе с нами. Вряд ли в его власти противостоять Маликаде.

– Чума бы его взяла, этого Зубра! – рявкнул Кебра. – Вечно от него одни хлопоты. Помнишь, как они с Орендо стащили ту свинью? – Сказав это, лучник осекся. – Извини, дружище, я ляпнул не подумав.

– Орендо виновен в насилии и убийстве, – пожал плечами Ногуста. – Его смерть печалит меня, однако она стала следствием его собственных действий.

– Странно все же. Я неплохо разбираюсь в людях и никогда бы не поверил, что Орендо на такое способен.

– Я тоже, – сказал Ногуста и переменил разговор: – Так где же нам искать Зубра?

– Он был пьян, когда колошматил вентрийцев – а после драки его всегда тянет к бабам, сам знаешь. В этой округе борделей штук двести, и я не собираюсь рыскать по ним всю ночь.

– Но в один мы все-таки могли бы зайти, – с ухмылкой заметил Ногуста.

– Зачем? Вряд ли Зубр окажется именно там.

Ногуста положил руку на плечо другу.

– Сейчас у меня на уме не Зубр, а мягкое тело и теплая постель.

– Ты как хочешь, а я возвращаюсь в казарму. У меня и там койка теплая.

– Зубр отказывается стареть, а ты – оставаться молодым, – вздохнул Ногуста. – Вы, белые, для меня просто загадка.

– Без загадок жизнь скучна.

Ногуста ушел, а Кебра, прихватив с собой вина, отправился в казарму. В комнате, где он жил вместе с Ногустой и Зубром, было холодно и пусто.

Койка Зубра стояла неприбранная, одеяла валялись на полу. Старший кул больше не заходил к ним с инспекциями, и Зубр, не опасаясь наказания, дал волю своему неряшеству.

На аккуратно застеленной кровати Ногусты лежал его мундир.

К постели Кебры никто бы не смог придраться: одеяла сложены квадратиком, подушка сверху, простыня туго натянута, углы завернуты, как по линейке. Кебра разжег огонь в очаге. Золу он выгреб еще утром и сложил с безукоризненной симметрией дрова и растопку.

Ногуста теперь, наверное, лежит с толстой, потной шлюхой – двадцатый из тех, кого она обслужила за день. Бр-р! Даже думать тошно.

Кебра прошел в баню. Котлы не топились, и вода остыла, но он все-таки помылся – старательно, щеткой и мылом. Чистых полотенец на полке не оказалось. Он сердито порылся в корзине для использованных и вытерся наименее мокрым из всех.