Сумерки героя - Геммел Дэвид - Страница 19

— Пусть уходит, — сказал Серый Человек Эмрину и еще двум подоспевшим стражникам, опускаясь на колени у неподвижного тела первого убийцы. В миг смерти тот обмочил свои дорогие серые панталоны. Открытые глаза невидяще смотрели в лепной потолок. — Уберите тело, — приказал хозяин бала Эмрину и вышел вон.

— Необыкновенный человек, — заметил Элдикар Манушан. Кива, опомнившись немного, взглянула на маленького Берика. Он широко раскрытыми глазами смотрел на мертвеца.

— Все хорошо. — Кива, присев, обняла мальчика за хрупкие плечи. — Опасности больше нет.

— Что с ним? — дрожащим голосом спросил Берик. — Он так тихо лежит.

— О нем позаботятся, а тебе, пожалуй, лучше уйти отсюда.

— Я уведу его, — сказал Элдикар. — Еще раз спасибо тебе. — Маг взял мальчика за руку, и они ушли.

Музыканты, не зная, как быть, снова начали играть, но никто не двинулся с места, и музыка смолкла. Гости мало-помалу стали расходиться.

Вскоре зал опустел. Кива и другие слуги, убрав посуду, вернулись с ведрами и тряпками. Когда они закончили уборку, не осталось и воспоминания о том, что здесь недавно танцевали и пировали двести человек.

За мытьем посуды на кухне Кива слушала, как другие девушки обсуждают покушение на хозяина. Оказалось, что оба молодых человека были племянниками купца Ваниса, но слуги понятия не имели, зачем им вздумалось убивать Рыцаря. Девушки восхищались тем, что Рыцарю посчастливилось убить злодея с одного удара.

На рассвете Кива добралась наконец до своей комнаты. Она устала, но события этой ночи не шли у нее из ума, и она еще немного посидела на балконе, глядя, как заря золотит воды залива.

Как он узнал, что ему грозит опасность? За громом музыки он никак не мог услышать, что тот человек подкрадывается к нему. Но его рука отвела удар в тот самый миг, когда он обернулся. Он действовал плавно, неторопливо. Снова вообразив себе эту сцену, Кива содрогнулась. Смертельный удар, нанесенный молодому человеку, не был счастливой случайностью, как думали другие служанки. Хорошо нацеленный и хладнокровный, он говорил о долгом опыте. Кто же ты такой, Серый Человек?

Выйдя из зала, Нездешний зашагал по коридору второго этажа, ведущему в южную башню. За первым поворотом он отодвинул бархатную портьеру и нажал на стену. Панель с легким треском отворилась. Войдя, он задвинул за собой дверь и оказался почти в полной темноте. Не колеблясь, он стал спускаться по невидимым ступенькам. Он был сердит и не пытался подавить свой гнев. Обоих юношей, напавших на него, он знал и пару раз разговаривал с ними, когда они были со своим дядей, купцом Ванисом. Умом они не блистали, но и особой глупостью не славились. Обычные молодые дворянчики, перед которыми открывалась полная возможностей жизнь.

Теперь один из них лежит в темном чулане и ждет, когда кто-нибудь заберет его труп, чтобы зарыть в землю на поживу червям. Тень же его будет блуждать в Пустоте, напуганная и одинокая. Второй прячется где-то в ночи, обдумывая следующий шаг и не понимая, как близка его смерть.

Спускаясь, Нездешний считал ступени. В скале их было пробито сто четырнадцать, и на сотой он увидел внизу на стене слабый лунный блик.

Он обошел преграду, закрывавшую нижний вход, и вышел наружу. Небо было ясное, ночь — теплая. Он посмотрел на окна и террасу Большого Зала высоко над собой. Люди еще виднелись там, но скоро они уйдут.

Уйдет и он.

Завтра он увидится с Мадзе Чау и откроет ему свои планы. Старик будет в ужасе, подумал Нездешний, и эта мысль ненадолго взбодрила его. Мадзе Чау относился к тем немногим, кто пользовался у него и доверием, и симпатией. Купец прибыл перед самым приемом. Нездешний послал Омри показать Мадзе Чау комнаты и извиниться за то, что хозяин его не встретил. Омри вернулся взбудораженный и раздраженный.

«Комнаты понравились ему?» — спросил Нездешний. — «Он сказал, что „сойдут“. И велел своему слуге пройти по ним в белой перчатке, пробуя, нет ли где пыли». — «В этом весь Мадзе Чау», — засмеялся Нездешний. — «Мне это смешным не кажется, господин. По правде сказать, меня это крайне раздражает. Другие слуги сняли с кровати атласные простыни и стали осматривать их на предмет клопов, а третьи принялись мыть и окуривать спальню. Ваш друг все это время сидел на балконе, не удостаивая меня даже словом, и передавал указания через капитана своей охраны. Вы говорили, что Мадзе Чау владеет нашим языком в совершенстве, но я не имел случая в этом убедиться. Вопиющая неучтивость. Жаль, что вас не было там, господин, — быть может, он вел бы себя более подобающим образом» — «Я сам себя постоянно спрашиваю об этом», — улыбнулся Нездешний. — «Не сомневаюсь, господин, но все же это, с вашего позволения, не ответ». — «Настоящий ответ сбил бы тебя с толку еще больше, дружище. Скажем так, наверняка я знаю о Мадзе Чау только одну вещь — что зовут его не Мадзе Чау. Он сам себя выдумал. Я догадываюсь, что он происходит из низших слоев чиадзииского общества и, поднимаясь наверх, на каждой ступени переделывал себя заново». — «Выходит, он мошенник?» — «Нет, ничего подобного. Мадзе — живое произведение искусства. Он преобразовал то, что считал существом низшего порядка, в безупречного чиадзииского вельможу. Думаю, он даже вспоминать себе не позволяет о своем происхождении».

По освещенной луной тропе Нездешний прошел к своему жилищу. На краю обрыва он остановился и посмотрел на темное море. Луна, отражаясь в воде, дробилась и трепетала на легких волнах. Нездешний стоял под овевающим лицо бризом и думал, что в отличие от Мадзе не сумел переделать себя столь успешно.

Глядя на две луны — ту, что сияла в небе, и ту, что дробилась в волнах, — он вспомнил вопрос, который задал ему провидец: «Когда ты закрываешь глаза и думаешь о своем сыне, что ты видишь?» — «Я смотрю сверху на его мертвое лицо. Он лежит на лугу, и весенние цветы колышутся вокруг его головы». — «Не знать тебе счастья, пока ты не взглянешь на его лицо снизу», — сказал в ответ старец.

Нездешний тогда не понял этих слов, не понимал и теперь. Мальчик убит и похоронен. Никогда больше Нездешний не сможет взглянуть на его лицо. Разве что провидец говорил о встрече где-то там, в раю, выше звезд.

Нездешний, вздохнув, снова зашагал по тропе. Впереди тянулся ряд террас, обсаженных цветами и душистым кустарником. Он замедлил шаг, остановился и сказал устало.

— Выходи, мальчуган.

Белокурый юноша вышел из-за кустов. В руке он держал короткий меч с золоченой рукоятью, легкий клинок, надеваемый на торжественных церемониях.

— Итак, смерть брата ничему тебя не научила? — спросил Нездешний.

— Ты убил его?

— Убил, — холодно подтвердил Нездешний. — Я сломал ему гортань, и он, обмочившись, испустил дух на полу. Вот тебе вся правда о нем. Он умер — а чего ради?

— Ради чести. Он защищал честь нашего рода.

— Где твои мозги? — гаркнул Нездешний. — Я ссудил твоему дяде деньги, а когда он не смог заплатить, ссудил еще больше. Он давал мне обещания и не сдержал их. Кто же из нас бесчестен? А теперь твой брат умер, спасая жирного борова Ваниса от разорения, которого тот при своей глупости все равно не избежит. — Нездешний подошел к юноше поближе. — Я не хочу убивать еще и тебя, мальчик. В последнюю нашу встречу ты говорил, что заключил помолвку с девушкой, в которую влюблен. Говорил о любви и маленьком имении на побережье. Подумай как следует. Если ты сейчас уйдешь, я не дам хода этому делу. Если останешься, то умрешь, ибо второго шанса я своим врагам не даю.

Он посмотрел молодому человеку в глаза и увидел там, помимо страха, гордость.

— Да, я люблю Сенжу, — ответил юноша. — Но имение, о котором я говорил, принадлежит... принадлежало... дяде. Без него мне нечего ей предложить.

— Я отдам его тебе в качестве свадебного подарка, — сказал Нездешний, зная, что все напрасно.

В глазах молодого дворянина сверкнул гнев.

— Я происхожу из Дома Килрайт и не нуждаюсь в твоей жалости, мужлан!