Последний меч Силы - Геммел Дэвид - Страница 5

У горшечника работы для него тоже не нашлось, ни у пекаря, ни у кожемяки. Вдова Альтвинна одолжила ему топор, и почти до вечера он колол для нее дрова, а она за это дала ему кусок пирога и зеленое яблоко. Но в дом к себе она его не пустила, не улыбнулась ему и сказала только два-три самых необходимых слова. За все четырнадцать лет своей жизни Кормак Даймонссон не переступил порога ни единой хижины в деревне. Он уже давно привык, что при его приближении люди сотворяют защитный Знак Рога и к тому, что только Гриста не отводит взгляда от его глаз. Но ведь Гриста был совсем не таким, как они… Он мужчина, настоящий мужчина, не страшащийся нечисти. Он способен увидеть мальчика, а не сына демона – даймона, как их называют римляне.

И только Гриста рассказывал Кормаку про тот необычный день почти пятнадцать лет назад, когда он и другие охотники вошли в пещеру Сол Инвиктус – Непобедимого Солнца и увидели огромную черную суку, которая вытянулась возле четырех пищащих щенят – а рядом с ними лежал огненно-рыжий младенец, еще не обсохший после появления на свет. Сука кинулась на охотников, и ее убили вместе со щенятами, но никто из саксов не решился убить младенца, ибо они знали, что он – отродье демона, а кто захочет навлечь на себя ненависть обитателей геенны?

Гриста вынес младенца из пещеры и нашел для него кормилицу среди британских пленниц. Но через четыре месяца она внезапно умерла, и никто не хотел прикасаться к младенцу. Гриста забрал его в свою хижину и кормил коровьим молоком из проткнутого шилом пальца кожаной перчатки.

Из-за младенца даже собрали Совет, чтобы решить, жить ему или умереть. И спас малыша Кормака только решающий голос Колдера, и то из-за настойчивой просьбы Гристы.

Семь лет мальчик жил со старым воином, но увечность Гристы не позволяла ему прокормить их двоих, и малышу оставалось только подбирать отбросы.

В тринадцать лет Кормак понял, что из-за него искалеченный воин стал изгоем, и он построил для себя хижину в стороне от деревни. Жилище было самое убогое, а из мебели только постель. И потому Кормак мало бывал там, если не считать зимы, когда он трясся от холода даже возле огня и видел ледяные сны…

В тот вечер, как обычно, Гриста подошел к его хижине и постучал в дверной косяк. Кормак пригласил его войти и предложил чашку воды. Старик принял ее с благодарностью и сел на утрамбованный земляной пол, поджав под себя ноги.

– Тебе нужна новая рубаха, Кормак, ты уже вырос из этой. А гетры скоро всползут выше колен.

– Лето они проносятся.

– Посмотрим. Ты сегодня ел?

– Альтвинна дала мне пирога. Я наколол ей дров.

– Я слышал, Керн стукнул тебя по голове?

– Да.

– Было время, когда я убил бы его за это. А теперь если я его ударю, то только сломаю свою здоровую руку.

– О таком пустяке и думать не стоит, Гриста. А как прошел твой день?

– Мы с козами отлично провели время. Я рассказывал им о моих битвах, а они мне – о своих. И я им надоел куда раньше, чем они мне!

– Надоесть ты не можешь! – возразил Кормак. – Рассказчик ты чудесный!

– Скажи мне это, когда послушаешь какого-нибудь другого рассказчика. Легко стать королем, если в твоих владениях никто, кроме тебя, не живет.

– Один раз я слышал сказителя саг. Я сидел под стеной дома Колдера и слушал, как Патриссон пел о Великом Предательстве.

– Никому про это даже не упоминай, Кормак. Это запрещенная песнь, и петь ее – это смерть. – Старик привалился спиной к стене хижины и улыбнулся. – Но он хорошо ее спел, верно?

– А дедом Кровавого короля правда был бог?

– Все короли – потомки богов или, во всяком случае, хотят, чтобы мы в это верили. Про Утера я не знаю.

Только знаю, что его жену застигли с любовником и они бежали, а он их преследовал. Настиг ли он их и изрубил в куски, как говорится в песне, или они спаслись, я не знаю. Спрашивал у Патриссона, но он тоже не знает. Но зато он сказал, что королева бежала с дедом короля, такая вот веселая парочка!

– Почему король не взял другую жену?

– Когда он в следующий раз пригласит меня на ужин, я у него спрошу.

– Но у него нет наследника. Ведь умри он сейчас, начнется война?

– Войны все равно не избежать, Кормак. Король царствует двадцать пять лет и не знал ни дня мира… восстания, набеги, предательства. И жена не первая его предала. Шестнадцать лет назад восстали бриганты, и Утер разгромил их при Тримонтиуме. Затем восток захватили ордовики, и Утер уничтожил их войско под Вирикониуме. И, наконец, юты, два года назад. У них с ним был договор вроде нашего, и они его нарушили. Утер сдержал свое слово: предал смерти каждого мужчину, каждую женщину, каждого младенца.

– Даже детей? – прошептал Кормак.

– Их всех. Он безжалостный дальновидный человек. Мало кто теперь решится восстать на него.

– Не хочешь ли еще воды?

– Нет. Мне надо отправляться спать. Завтра будет дождь, так предсказывает моя культя. А мне надо выспаться, раз придется дрожать под дождем.

– Можно один вопрос, Гриста?

– Спрашивай.

– Меня правда родила собака?

Гриста выругался.

– Кто тебе это сказал?

– Кожемяка.

– Так я же тебе рассказывал, что нашел тебя в пещере рядом с охотничьей собакой. Вот и все. Кто-то оставил тебя там, и сука хотела тебя защитить, как и своих щенят. Ты родился часа за два до этого, а у ее щенят уже глаза открывались. Клянусь Кровью Одина!

У наших мужчин здесь вместо мозгов свиное пойло.

Пойми же, Кормак, ты не сын демона, ручаюсь тебе. Я не знаю, почему тебя оставили в пещере и кто оставил. Но на тропе под обрывом лежало шестеро убитых. И убил их не демон.

– Кто они были такие?

– Закаленные воины, судя по их рубцам. И всех убил один человек – один наводящий ужас человек.

Охотники, которые были со мной, едва тебя увидели, сразу решили, будто их сразил обитатель геенны. Ведь они были совсем желторотыми и ни разу не видели настоящего воина в бою. Я втолковывал им, но страх застит глаза. Думается мне, воин этот был твой отец и получил смертельную рану. Вот почему ты остался там.

– А моя мать?

– Не знаю, милый. Но боги знают. Быть может, настанет день, когда они дадут тебе знак. Но до тех пор ты Кормак, Человек, и должен ходить, держа спину прямо. Ибо кем бы ни был твой отец, он был человек. И ты будешь его истинным сыном, раз уж ты не мой.

– Я бы хотел, чтобы ты был моим отцом, Гриста.

– Я бы тоже этого хотел. Спокойной ночи, милый.

2

Король с Гвалчмаем и Викторином вышел на огороженный луг посмотреть новых лошадей. Молодой человек, стоявший рядом с хромым Прасамаккусом, впился глазами в легендарного воина.

– Я думал, он выше ростом, – шепнул он, и Прасамаккус улыбнулся.

– Ты думал увидеть великана, которому все мужчины по грудь. Эх, Урс, уж тебе-то следовало бы знать разницу между живыми людьми и выдумками сказителей.

Светло-серые глаза изучали короля, пока он приближался к ним. Лет сорока на вид, и шагает он с уверенной грацией человека, ни разу не повстречавшего равного себе.

Волосы волной ниспадают на закованные в кольчугу плечи, и цвет у них каштаново-рыжий, хотя густая квадратная борода – золотистая и с заметной проседью. Мужчины рядом с ним были заметно старше: обоим, пожалуй, за пятьдесят. Один, несомненно, римлянин, с орлиным носом и глазами серыми, как железо, а второй заплетал седые волосы в косы по обычаю племен.

– Прекрасный день, – сказал король, словно не заметив молодого человека и обращаясь к Прасамаккусу.

– Да, государь, и лошади, которых ты купил, прекрасны не менее.

– Они все здесь?

– Тридцать пять жеребцов и шестьдесят кобыл. Дозволено ли мне представить принца Урса из дома Меровиев?

Молодой человек поклонился:

– Это большая честь, государь.

Король устало улыбнулся и прошел дальше. Он взял Прасамаккуса под руку, и они направились на луг, где остановились возле серого жеребца семнадцати ладоней в холке.