Мечи Дня и Ночи - Геммел Дэвид - Страница 39

— Я люблю ее, — сказал он.

— И тебя мне тоже жаль.

Скилганнон зашагал вниз по склону к деревне. Ставут разгружал свою фуру, раздавая погорельцам одеяла и прочие товары, Аскари помогала ему, Харад сидел у колодца. С ним были двое: молодой мужчина с сильно помятым лицом и пухленькая русая женщина. Харад, увидев Скилганнона, помахал ему.

— Это Арин и Керена, его жена, — сказал он. — Они из Петара. Джиамады напали на город.

— А что Ландис Кан? — спросил Скилганнон.

— Не знаю, мой господин, — ответил Арин. — Я его не видел. Был на порубке вместе с другими. Мы увидели, что в городе пожар, и побежали туда, а нам навстречу Керена. Джики, мол, людей убивают. Ну, мы и ушли. У Керены в этой деревне рода мы думали, тут безопасно. А оно вон как вышло. — Он обвел взглядом сгоревшие дома.

— Это верно, — сказал Скилганнон. — Теперь всюду небезопасно.

— Ну что ж, пойду я обратно. — Харад встал и взял свой топор.

— Я с тобой, — сказал Скилганнон. — Только еды возьмем. И еще мне надо поговорить с Аскари и Киньоном.

Он сделал знак охотнице отойти в сторону.

— Мы с Харадом возвращаемся в Петар.

— Зачем? В городе враг.

— У Харада там любимая девушка.

— Это объясняет, почему он идет туда. А ты? У тебя там тоже любимая?

— Тебе тоже надо уйти, — сказал он, пропустив вопрос мимо ушей.

— Мой дом здесь.

— Знаю. Потому на него и напали. Им нужна ты, и они еще вернутся сюда. Если тебя здесь не будет, есть вероятность, хотя и слабая, что твои друзья останутся живы. Если их жизнь тебе дорога, уходи. А еще лучше, уговори уйти Киньона и всех остальных.

— Некуда им идти. На юге горит Петар, на севере мятежники и беглые джиамады. Куда они, по-твоему, денутся?

— Ставут говорил мне о Легендарных. Может быть, они позволят крестьянам построиться на своей земле. Не знаю. Нет у меня ответа. Но сюда уж точно придут джиамады со своими кровопийцами-офицерами. И будут мучить и убивать, разыскивая тебя.

— Не понимаю я этого. Зачем я им понадобилась? Он посмотрел на ее лицо, такое знакомое.

— Если Ландис Кан жив, я это выясню. Харад, с двумя котомками в руках, окликнул его.

— Нам пора, — сказал Скилганнон. — Всего тебе доброго... Аскари.

— Ты говоришь так, будто прощаешься навсегда. Я думаю, мы еще встретимся.

Скилганнон взял у Харада котомку, надел ее на плечи и невольно оглянулся в последний раз на высокую охотницу.

За день Скилганнон и Харад прошли немалую часть пути на юго-запад.

Лесоруб, хотя и устал к вечеру, не желал останавливаться. Скилганнон не жаловался, но когда стало совсем темно, придержал Харада за локоть.

— Постой-ка.

Харад стряхнул его руку и зашагал дальше.

— Скажи мне: много будет помощи Чарис, если ты так из сил выбьешься, что топор не сможешь поднять?

— Уж как-нибудь сдюжу, — замедлив шаг, проворчал Харад.

— Всякая сила имеет предел, воин. Чарис либо жива, либо мертва. Если жива, мы найдем ее. Если мертва, мы за нее отомстим. Но лезть в драку со Смешанными без отдыха, пищи и сна — это безумие. Чарис нужен сильный заступник.

Плечи Харада поникли.

— Ладно, отдохну часок, — сказал он и сел, понурив голову, спиной к дереву. Скилганнон тоже сел, достал из котомки еду и стал жевать. Харад, как и Друсс, человек действия. Ему не до тонкостей. Его любимая в опасности, а он далеко и не может ее спасти. На уме у него только одно: прийти к ней как можно скорее. А что потом? Потом он будет искать Чарис в занятом врагом городе, не глядя на то, сколько там джиамадов — двадцать, сто или тысяча.

Скилганнон тоже устал, но успел отдохнуть немного.

— Пора нам составить какой-то план, — сказал он.

— Я слушаю, — отозвался Харад.

— Не похоже, что слушаешь.

— Почему ты так говоришь?

— В тебе слишком много гнева, и он затуманивает твой ум. Со снежных вершин подул ветер, легкие облака заслонили луну.

— Не умею я составлять планы. — Харад, немного успокоившись, прислонился к стволу головой и закрыл глаза. — Я валю деревья, обтесываю бревна, рою канавы под новые здания. Еще драться могу. До встречи с тобой я ни разу не убивал, да мне и не нужно было. А теперь все по-другому.

— Ты тоже станешь другим, Харад. Дай себе срок.

— Тебе хорошо. У тебя здесь друзей нет. Это не твой народ.

— Верно. У меня нет никого в этом мире. Все, кого я любил когда-то, давно мертвы. Но будь даже все жители Петара дороги моему сердцу, я все равно сидел бы здесь, восстанавливал силы и взвешивал возможности.

— А Чарис все это время остается в опасности.

— Возможно. Но Петар — город довольно большой. Вряд ли его разрушили полностью. А значит, людей будут поощрять вернуться к их обычной работе. Лесорубы, быть может, уже валят деревья, а у дворцовых слуг появились новые хозяева. Если так, то Чарис, вполне вероятно, делает то же, что и всегда, то есть прислуживает гостям, и спасать ее вовсе не надо. Ворваться в Петар и зарубить пару джиамадов до того, как убьют тебя самого, было бы большой глупостью.

— Ты думаешь, это правда? — с обновленной надеждой спросил Харад.

— Не знаю. Есть еще две возможности. Первая — что она убежала, как Арин с женой. Тогда она где-то здесь, в горах, и в Петар опять-таки соваться незачем. Вторая — что она убита. — Эти слова поразили Харада, и Скилганнон завершил: — Ив этом случае спешить тоже некуда. Знает она, что ты ее любишь?

— Кто сказал, что люблю? — покраснел Харад.

— А разве нет?

— Да хоть бы и так. Знаешь, как меня называют? Харад-Костолом. Харад-Бирюк. Я хоть и сильный, но не красавец, куда там. Не богат. Умом не блещу, на острое слово не мастер. Чарис заслуживает лучшего.

— Все женщины, которых я знал, заслуживали чего-то лучшего, — улыбнулся Скилганнон. — Моя жена в первую очередь.

— Я найду ее, — окончательно утихомирившись, заявил Ха-рад.

— Мы найдем ее вместе. А сейчас тебе лучше поспать. Я покараулю немного, потом тебя разбужу.

— Да, соснуть не мешало бы. — Харад растянулся на земле, положив голову на котомку, и тут же уснул. Скилганнон тихо отошел прочь. Ему надо было подумать. Что-то стучало у него в голове, не давало покоя. Многое из прошлой жизни вернулось к нему, но многое еще оставалось отрывочным и бессвязным. Прежнее умение сосредоточиваться на чем-то одном изменило ему, и он постоянно боролся с собственными чувствами. Он стал куда более скор на гнев, чем ему помнилось, зато обрел силу и ловкость, о которых не мог и мечтать в последние годы той жизни. Тот Скилганнон, пятидесятилетний, полной мерой расплачивался за все свои раны, ушибы и переломы. Близкая старость научила его куда бережнее расходовать силы. Он стал терять... что? Страсть? Желание? Безрассудство? Да, так и есть. Горячность юности сменилась холодной якобы мудростью зрелых лет. Он тщательнее обдумывал свои действия и подолгу ломал голову над каждым стратегическим ходом.

«С тобой все в порядке, — сказал он себе. — Просто твой разум подвергается натиску неистовой юности. Чтобы мыслить яснее, надо истратить часть этих буйных сил».

Он нашел ровное место и стал проделывать свои упражнения — одни на равновесие, требующие полной неподвижности, другие с прыжками и резкими поворотами. Когда его кожа заблестела от пота, он извлек Мечи Дня и Ночи и принялся отрабатывать колющие и рубящие удары, словно сражаясь с невидимым врагом. Учитель Маланек преподал ему главные боевые приемы, а за свою долгую жизнь он усвоил много других. Мечи сверкали при лунном свете. Под конец он подбросил их в воздух, упал, перекатился через плечо, привстал на колени и вскинул руки. Костяная рукоять Меча Дня легла в левую ладонь, рукоять Меча Ночи, летящего острием к его горлу, задела пальцы правой. Выбросив руку, Скилганнон перехватил меч, но тот успел порезать воротник его длинного кожаного кафтана.

— Совершенства ты еще не достиг, — сказал он вслух, убрал мечи в ножны и сел на краю обрыва. В голове прояснилось, но мучительное сомнение не уходило.