Мечи Дня и Ночи - Геммел Дэвид - Страница 35

— Ты из числа Легендарных?

— Впервые слышу о них.

— Они живут на севере. И придерживаются старых дренайс-ких обычаев.

— Нет, не знаю. Я сам из-за моря, из Наашана.

— Никогда не слыхала о таком месте. Но по твоему говору можно догадаться, что ты зарубежник.

— Мне почему-то кажется, что тебе бы понравился Наашан. — Он глубоко вздохнул и спросил: — Ты выросла здесь, в горах? — Аскари кивнула. — А что, Ландис Кан часто тебя навещает?

— По-моему, он питает ко мне какие-то чувства. Мне от этого не по себе.

— Ты знаешь, почему звери охотились за тобой?

— Я убила одного там, в деревне.

— Нет. Киньон сказал, что в деревню они явились именно за тобой.

— Что за вздор! У меня нет врагов. Ни здесь, ни тем более в Зарубежье.

— Ландис Кан должен знать. И я вырву у него правду, — с новым порывом гнева сказал Скилганнон.

Аскари, глядя на него в профиль, внезапно вздрогнула.

— Мы раньше не встречались с тобой?

— Не в этой жизни.

Последовало долгое молчание, и Аскари поднялась.

— Я вижу, мое общество не приносит тебе удовольствия, Скилганнон, — с ноткой печали сказала она.

— Ты в этом не виновата. — Он взглянул на нее, и у него перехватило дыхание. — Когда-то... — запинаясь, продолжил он, — я любил одну женщину. Ты похожа на нее... очень похожа. И ваше сходство надрывает мне сердце.

— Джиана, — сказала она, опять садясь рядом, и он увидел, что напряжение отпустило ее. Она откинула назад волосы и подставила лицо солнцу.

Этот простой жест пронзил его огненными ножами. Скилганнон словно перенесся на тысячу лет в прошлое, в дом, где жил вместе с садовником Сперианом и его женой Молаирой. Гнев охватил его снова, и он отвел взгляд, перебарывая себя. Его с самого начала смущало собственное возвращение к жизни, которым он был обязан Ландису Кану. Потом он познакомился с Харадом, и смущение переросло в ярость. Теперь он чувствовал себя так, будто над его жизнью и над его памятью надругались. Живые подобия Друсса-Легенды и Джианы, королевы-колдуньи, наполняли его душу жгучими сожалениями.

— Ты друг Ландиса Кана? — спросила она.

— Друг? Нет. По правде говоря, я начинаю сильно его не любить.

— А я раньше любила. Он приезжал к матушке и подолгу болтал со мной. Рассказывал про далекие страны, говорил, что хотел бы поехать туда со мной. Ребенком я всегда ждала, когда он приедет.

— Что же изменилось? — спросил он, уже зная ответ.

— Я выросла. Как ты заставил того зверя послушаться?

— Я не заставлял его. Я дал ему выбрать, и он выбрал с умом.

— Он ведь мог передумать.

— Мог. И это было бы неразумно. Как там твой друг Ставут?

— Набил себе громадную шишку. Сейчас он спит. — Аскари засмеялась, звонко и весело. — Он не воин, но очень храбрый. Очень.

— И влюблен в тебя, если верить Киньону. Ее улыбка померкла.

— Не понимаю, что это значит. Я знаю, что я красива и что мужчины хотят обладать моей красотой. Зачем им нужно называть это любовью?

— Это вызывает у тебя гнев? Почему?

— Потому что это нечестно. Разве бык любит коров? Его просто тянет погрузить свой набухший член во что-то теплое и приятное. Потом он слезает с коровы и продолжает щипать траву. Это, что ли, любовь?

— Может быть. Я не знаю. Никогда не щипал траву. Она снова залилась смехом.

— Ты тоже красив и за словом в карман не лезешь. Как же случилось, что ты потерял женщину, которую так любил?

— Я долго думал об этом... очень долго. Но ответа так и не нашел. Не на все есть ответ.

— Должен быть.

— А почему солнце всходит и заходит?

— Не знаю, — улыбнулась она, — но это значит только, что я не знаю ответа. Это не значит, что его нет.

— Да, верно.

— Она тоже тебя любила?

— Поговорим о другом, — сказал он с вымученной улыбкой. — Когда Ландис Кан приезжал, он спрашивал, что тебе снится?

— Да... А ты почем знаешь?

— Я знаю Ландиса Кана, — вывернулся он. — И что же тебе снилось?

— Что всем детям снится. Какие-то замки, дворцы, герой, который меня увозит... — Аскари слегка переменилась в лице. — И человек с глазами цвета сапфиров. Теперь я вспомнила. С такими же, как у тебя. И с двумя мечами. — Она поежилась. — Глупости все это. — Она опять поднялась и сказала: — Пойду погляжу на Ставута.

Скилганнон молча проводил ее взглядом.

Оставшись один, он попытался собраться с мыслями, что было нелегко. Джиана всегда волновала ему кровь — чуть ли не с первой минуты, когда он увидел ее. И в ту их последнюю встречу на крепостной стене ни ее жестокость, ни ее ненасытная жажда власти не угасили его желания Аскари не Джиана, твердил он себе. Она всего лишь ее двойник. И все же... Разве не стремился он прижать ее к себе, поцеловать ее губы? Ощутить тепло ее тела?

«Кого же тогда ты ласкал бы? — спросил он себя. — Ты обнимал бы Аскари, а думал о Джиане. Можно ли сильнее оскорбить женщину?»

Он закрыл глаза и стал глубоко дышать, чтобы успокоиться. Не время давать волю чувствам. Надо сосредоточиться на более важных вещах.

Ландис утверждал, что воскресил его во исполнение древнего пророчества, и Скилганнон ему верил. Он понимал также, для чего Ландис проделал опыт с костями Друсса. Но Джиана? После смерти ее должны были увезти в Наашан и похоронить там, за морем, за тысячи миль отсюда. Как Ландис ее отыскал? Быть может, о ней тоже говорилось в пророчестве? Скилганнона посетила новая мысль. Отчего Ландис не сумел воскресить Джиану? Если он сам, Скилганнон, скитался в Пустоте за свои грехи, то и ее должна была постигнуть не меньшая кара. Или ее душа погибла навеки в этом проклятом месте? Скилганнона пробрала дрожь. Так оно, должно быть, и есть. Она была отважна и прекрасно владела мечом, но чтобы выжить в Пустоте, требуется нечто большее.

Он встал и занялся гимнастикой, чтобы размять усталые мышцы и освободить ум. Первое ему удалось, но тревожные мысли так никуда и не делись.

Зачем солдаты Вечной охотились за Аскари? Если о ней упоминалось в пророчестве, почему Ландис ничего ему не сказал? Скилганнон просидел еще несколько часов, размышляя над этим, и наконец признал свое поражение. Одними размышлениями этой задачи он не решит. Только Ландис способен ему помочь.

Завтра они вернутся в Петар, и все разъяснится.

Унваллис, следуя через холмы к землям Ландиса Кана, предчувствовал недоброе. Повсюду, куда ни взгляни, валялись мертвые джиамады. Разъевшиеся стервятники клевали их или сидели на деревьях, оценивающе глядя на всадников.

Следует собрать эти трупы и сжечь. Унваллис оглянулся на колонну сопровождавших его солдат. Кони вскидывались, чуя запах разложения.

Недоброе предчувствие уступило гневу, когда он увидел, что творится в самом Петаре. От сожженных домов еще поднимался дым, людей почти не было видно. По улицам рыскали джиамады Вечной. Здесь тоже лежали тела, среди них много человеческих.

Во дворце не осталось слуг, чтобы позаботиться о лошадях. Унваллис приказал кавалерийскому капитану самому поставить их на конюшню и взошел по ступеням к темному главному входу. Лампы внутри не горели, шаги гулко звучали в пустых коридорах. Унваллис был грязен с дороги, плащ его промок от недавнего ливня. Он надеялся, что сможет принять горячую ванну и пообедать, прежде чем приступать к расследованию. Теперь эта надежда исчезла. Опустевший дворец напоминал усыпальницу.

Поднявшись наверх мимо обезглавленного трупа слуги, он вышел' на заднюю террасу и посмотрел в сад. Пепел засыпал цветочные клумбы. Все, что осталось от Ландиса Кана. «Тебе уже не воскреснуть, Ландис, дружище». Унваллис потер утомленные глаза и стал искать во дворце Декадо. В верхнем коридоре лежали еще пять убитых — трое мужчин и две женщины. У двоих перерезано горло, трое, очевидно, зарублены в приступе бешенства. Вот что бывает, когда дело поручают умалишенным вроде Декадо. Город, можно сказать, разрушен, люди разбежались или убиты, дворец стал пустой скорлупой. Уж этого Вечная никоим образом не простит. Декадо придет конец, думал Унваллис, но радости от этого не испытывал. Тот первый мертвец был пожилой толстяк, стеснявшийся своей лысины. Он отпустил длинные волосы над правым ухом и зачесывал их на макушку. Простой слуга, наверняка хорошо умевший стряпать или наводить чистоту. Лицо убитого выражало ужас и потрясение. Он никак не мог ожидать, что какой-то обезумевший воин вдруг бросится на него и зарубит.