Легенда - Геммел Дэвид - Страница 55

Кул Рабил увидел, что Антахейм идет один под дождем, и позвал его, несмотря на уговоры товарищей. Под навесом сразу сделалось неуютно.

— Так как — предсказываешь или нет?

— Нет, — улыбнулся Антахейм, снимая шлем и развязывая свои длинные волосы. — Я не маг. Я такой же, как и все вы, — просто прошел особую школу.

— Но ты умеешь говорить без слов, — сказал другой. — Это против естества.

— Для меня это естественно.

— А в будущее заглянуть можешь? — спросил тощий солдатик, сотворив под плащом знак Хранящего Рога.

— Будущих много. Некоторые из них я вижу, но не знаю, какое именно осуществится.

— Как можно, чтобы будущих было много? — удивился Рабил.

— Это не так просто объяснить, но я попытаюсь. Завтра некий лучник пустит стрелу. Если ветра не будет, она попадет в одного человека, если ветер поднимется — в другого. Стало быть, будущее каждого из них зависит от ветра. Я не могу предсказать, как будет дуть ветер, ибо это зависит от многих вещей. Я заглядываю в завтрашний день и говорю, что погибнут оба, — в то время как падет только один.

— Какой же тогда прок от твоих способностей? — спросил Рабил.

— Превосходный вопрос — я сам себе его задаю уже много лет.

— А мы умрем завтра? — спросил другой.

— Откуда мне знать? Впрочем, все мы умрем рано или поздно. Жизнь дается нам в дар не навсегда.

— Ты говоришь «дар», — сказал Рабил, — значит, есть и даритель?

— Есть.

— Которому же из богов ты поклоняешься?

— Мы поклоняемся Истоку всего сущего. Что ты чувствуешь после сегодняшнего боя?

— В каком смысле? — Рабил закутался в плащ.

— Что ты испытал, когда надиры отступили?

— Не знаю, как сказать. Я чувствовал себя сильным. Радовался, что жив. — Остальные согласно закивали.

— Ты ликовал?

— Пожалуй. А что?

— Первая стена называется Эльдибар, — улыбнулся Антахейм. — Знаешь, что означает это слово?

— Разве оно что-то означает?

— Конечно. Эгель, строитель этой крепости, выбил на каждой стене ее имя. «Эльдибар» значит «ликование» — здесь мы впервые встречаем врага. Здесь мы проявили мужество. Сила вливается в наши жилы. Враг отступает под напором наших мышц и наших мечей. Мы чувствуем, как подобает героям, восторг битвы, и предки взывают к нам. Мы ликуем! Эгель знал людские сердца. Хотел бы я знать, видел ли он будущее?

— А что означают другие имена?

— О них после. Негоже говорить о Музифе, когда мы сидим под прикрытием Эльдибара. — Антахейм прислонился к стене и закрыл глаза, слушая стук дождя и вой ветра.

Музиф. Стена Отчаяния! Если недостало сил удержать Эльдибар, возможно ли удержать Музиф? Не удержали Эльдибар — значит, и Музиф не удержим. Страх гложет внутренности. Мы снова видим перед собой смеющиеся лица друзей, павших на Эльдибаре, — но не желаем присоединяться к ним. Музиф — это испытание.

И мы не удержим его. Отойдем к Кании, третьей стене — Стене Обновленной Надежды. Мы уцелели после Музифа, а Кания не так широка, как он. И как-никак, за нами еще три стены. Надиры больше не могут использовать свои баллисты, а это уже кое-что. И разве мы не знали заранее, что две стены придется сдать?

Дальше идет Сумитос, Стена Пропащих. Мы устали, смертельно устали. Мы держимся лишь по привычке, как заведенные, — и держимся хорошо. Только лучшие из лучших переживут этот свирепый натиск.

Валтери — Стена Покоя. Мы уже смирились с тем, что мы смертны. Мы понимаем, что смерть неизбежна, и черпаем в себе такое мужество, в которое никогда не поверили бы прежде. Мы снова возвеселимся и все станем братьями. Мы станем против общего врага щитом к щиту, и ему придется солоно. Время на этой стене тянется медленнее. Мы будем наслаждаться каждым мгновением, словно заново постигая жизнь.

Звезды покажутся нам прекрасными, как никогда, а дружба обретет сладостный, еще не испытанный вкус.

И наконец — Геддон, Стена Смерти...

Я Геддона не увижу, — подумал Антахейм — и уснул.

— Испытание! Мы только и слышим о том, что настоящее испытание еще впереди. Сколько же их, этих проклятых испытаний? — бушевал Эликас. Рек поднял руку, унимая его, — молодой воин прервал Сербитара.

— Успокойся! Дай ему договорить. У нас всего несколько мгновений перед приходом городских старшин.

Эликас гневно сверкнул глазами, но умолк, ибо Хогун, на которого он взглянул в поисках поддержки, едва заметно покачал головой. Друсс потер глаза и принял от Оррина кубок вина.

— Я сожалею, — мягко сказал Сербитар. — Я знаю, как раздражают подобные заявления. Уже восемь дней, как мы сдерживаем надиров, а я все толкую о предстоящих испытаниях. Но Ульрик, надо признаться, хороший стратег. Посмотрите, с кем мы воюем, — с двадцатью тысячами кочевников.

Всю эту неделю они истекали кровью на нашем рубеже, но это отнюдь не цвет его войска. Мы старались получше обучить наших новобранцев — то же делает и он. Он не торопится — все эти дни он намеренно избавляется от слабых, зная, что ему предстоит еще много боев, когда — и если — он возьмет Дрос. Мы сражались хорошо — просто замечательно, но дорого заплатили за это. Четырнадцать сотен человек погибли и еще четыреста выбыли из строя... Так вот — завтра Ульрик пустит в дело ветеранов.

— А откуда тебе это так достоверно известно? — рявкнул Эликас.

— Довольно, парень! — загремел Друсс. — До сих пор он всегда бывал прав — этого достаточно. Когда он ошибется, тогда и получишь слово.

— Что ты предлагаешь, Сербитар? — спросил Рек.

— Отдать им стену.

— Что? — вскричала Вирэ. — После стольких сражений и смертей? Это безумие.

— Нет, госпожа моя, — сказал Лучник, впервые взяв слово. Все посмотрели на молодого атамана, сменившего свой всегдашний зеленый камзол на великолепный кафтан оленьей кожи с фигурной бахромой. На спине был бисером вышит орел. Длинные светлые волосы охватывала лента из той же кожи, на боку висел серебряный кинжал с рукояткой из черного дерева, выточенной в виде сокола, — распростертые крылья служили эфесом. Лучник встал. — Это разумное решение.

Мы знали, что будем отступать. Эльдибар — самая длинная из стен, и потому ее труднее всего удержать. Нас едва хватает на нее. На Музифе нам понадобится меньше человек — стало быть, и потери уменьшатся. И между стенами лежит убойная полоса. Мои лучники устроят ветеранам Ульрика недурную бойню, прежде чем те нанесут удар.

— Есть здесь и другая сторона, — сказал Рек, — не менее важная. Рано или поздно нас оттеснят со стены, и наши потери, несмотря на все огненные канавы, будут огромны. Если же мы отступим ночью, то спасем немало жизней.

— Не будем также забывать о настроении войск, — добавил Хогун. — Потеря первой стены дурно скажется на Дросе.

Но если мы представим это как заранее обдуманное отступление, то обратим ситуацию себе на пользу.

— А вы что скажете, Оррин? — спросил Рек.

— В нашем распоряжении около пяти часов. Давайте начнем.

— А ты? — напоследок обратился Рек к Друссу.

— Дело хорошее, — пожал тот плечами.

— Значит, решено, — сказал Рек. — Я оставляю вас — начинайте отступление. Я должен встретиться с городским советом.

Всю ночь продолжалось тихое отступление. Раненых переносили на носилках, лекарские снадобья везли на тачках, пожитки торопливо укладывались в котомки. Самых тяжелых давно уже переправили в госпиталь Музифа, а Эльдибарскими казармами почти не пользовались с начала осады.

При первом проблеске рассвета последний солдат прошел в калитку Музифа и поднялся по длинной винтовой лестнице на стену. Ко входу стали катить камни и таскать щебенку. Люди работали в поте лица, а небо между тем становилось все светлее. Наконец камень засыпали известью, плотно утрамбовав ее в провалах, и забили сверху водой.

— День пройдет, — сказал Марик-Строитель, — и эта кладка станет незыблемой.

— Ничего незыблемого в природе нет, — ответил его товарищ. — Но им понадобятся недели, чтобы проломить ее, — ну а тогда будем держать оборону у лестниц.