Друсс-Легенда - Геммел Дэвид - Страница 64

Старуха оперлась на лежащий рядом посох и поднялась на ноги.

— Пойдем, — сказала она и направилась к гряде низких холмов. По дороге Друсс увидел множество новых душ, бредущих в долину.

— Зачем они идут сюда? — спросил он.

— Это жертвы собственной слабости, поддавшиеся отчаянию, чувству вины или тоске. Большей частью самоубийцы. Пока они блуждают здесь, их тела умирают — как у Ровены.

— Ровена сильная.

— О нет, она слаба. Она жертва любви, как и ты. А если что и губит человека окончательно, так это любовь. Не имея собственной силы, она питается твоими и портит сердце охотника.

— Я тебе не верю.

Она разразилась смехом, похожим на стук костей.

— Еще как веришь. Ты не создан для любви, Друсс. Разве любовь погнала тебя на палубу пиратского корабля, чтобы убивать всех без разбору? Разве любовь возвела тебя на стены Эктаниса? Разве любовь побуждает тебя драться в песчаных кругах Машрапура? — Старуха остановлюсь и обернулась к нему. — Разве она?

— Да. Я делал все это ради Ровены, ради того, чтобы найти ее. Я люблю ее.

— Не любовь тобою двигала, Друсс, а нужда. Ты не в силах быть тем, кто ты есть без нее, — дикарем, убийцей, зверем. С ней ты другой. Ты черпаешь ее чистоту, упиваешься ею, как дорогим вином, — и обретаешь способность видеть красоту цветка и вдыхать сладость летнего ветра. Тебе кажется, что без нее ты ничего не стоишь. Но ответь мне, воин: будь это любовь, разве не было бы ее счастье для тебя превыше всего?

— Но оно в самом деле превыше всего для меня.

— Вот как? Как же ты поступил, узнав, что она живет счастливо с любимым мужчиной, в достатке и благополучии? Пытался ли ты убедить Горбена, чтобы он пощадил Мишанека?

— Где твой мост?

— Ага, видно, правда глаза колет?

— Я не мастер спорить, женщина. Я знаю только, что готов умереть за нее.

— Как же, как же. Вашему брату свойственно искать легкие решения и простые ответы.

Старуха взошла на вершину холма и остановилась, опираясь на посох. Перед Друссом разверзлась пропасть. Глубоко-глубоко в черном ущелье, похожая с высоты на узкую ленту, текла огромная река. Через пропасть был перекинут узкий мост из черных канатов и серых досок, а посреди него стоял воин, одетый в черное с серебром, с огромным топором в руках.

— Она на той стороне, — сказала старуха, — но сначала ты должен пройти мимо этого воина. Узнаёшь ты его?

— Нет.

— Ничего, скоро узнаешь.

Мост удерживали на месте толстые черные канаты, привязанные к двум каменным глыбам, а настил состоял из деревянных плашек фута в три длиной и в дюйм толщиной. Друсс ступил на мост, и мост сразу закачался. Перил, хотя бы и веревочных, не было, и Друсс, взглянув вниз, испытал тошнотворное чувство головокружения.

Он медленно двинулся вперед, глядя себе под ноги. Пройдя половину пути до воина в черном, он поднял глаза — и ощутил удар.

Воин улыбнулся, блеснув белыми зубами в черной с проседью бороде.

— Нет, мальчик, я — это не ты, — сказал он. — Я тот, кем ты мог бы стать.

Воин был точным подобием Друсса, только постарше, и казалось, что его светлые холодные глаза скрывают множество тайн.

— Ты — Бардан, — сказал Друсс. — И горжусь этим. Я был сильным, Друсс. Я заставлял других трястись от страха и получал удовольствие, когда хотел. Не то что ты — сильный телом, но слабодушный. Ты пошел не в меня, а в Бресса.

— Я считаю это похвалой. Никогда мне не хотелось быть таким, как ты, убивать детей, насиловать женщин. Для этого не нужно быть сильным.

— Я сражался со многими мужчинами. Никто не может обвинить Бардана в трусости. Ядра Шемака, парень, да я выходил на бой с целыми армиями!

— А я говорю, что ты трус — трус худшего пошиба. Вся твоя сила пришла к тебе от него. — Друсс кивнул на топор. — Без него ты был ничем и ничем останешься.

Бардан побагровел, потом побледнел.

— С тобой, дохляк, он мне не понадобится. Я уложу тебя голыми руками.

— Не дождешься, — хмыкнул Друсс.

Бардан хотел положить топор, но усомнился.

— Что, кишка тонка? — насмехался Друсс. — Великий Бардан! Боги, да я плюю на тебя!

Бардан выпрямился, по-прежнему держа топор в правой руке.

—А с чего я должен отказываться от моего единственного друга? Никого больше не было со мной рядом за всю мою одинокую жизнь. Он и тут все время мне помогает.

— Помогает? Да он загубил тебя, как загубил Кайивака и всех других, которые привязались к нему всей душой. Мне ли говорить тебе об этом, дед? Ты сам это знаешь, но слишком слаб, чтобы это признать.

— Сейчас я покажу тебе, какой я слабый! — взревел Бардан, бросаясь вперед с поднятым топором.

Мост закачался, но Друсс, пригнувшись, что есть силы ударил Бардана кулаком в подбородок. Бардан покачнулся, а Друсс подпрыгнул и ногами ударил его в грудь, Бардан выронил топор, отступил к самому краю.

Друсс бросился на него снизу, но Бардан, зарычав, встретил его головой. Друсс двинул его в подбородок — Бардан ушел вниз и оттуда нанес ответный удар, от которого голова Друсса отскочила назад. Друсс зашатался. Второй удар пришелся повыше уха и свалил его на мост. Увернувшись от сапога, целившего в ухо, Друсс схватил Бардана за ногу и потянул на себя. Тот рухнул. Друсс поднялся — Бардан вскочил тоже и вцепился ему в горло. Мост теперь раскачался вовсю — оба упали и покатились за край. Друсс успел просунуть ногу между двумя досками, и оба повисли над бездной.

Друсс освободился от хватки Бардана, снова двинул его в подбородок. Бардан с глухим стоном свалился с моста, но ухватился за руку Друсса и чуть было не увлек его за собой.

Бардан повис над огненной рекой, глядя светлыми глазами в лицо внука.

— Однако ты хорош, парень, — ласково сказал он.

Друсс другой рукой вцепился ему в колет, пытаясь втащить его обратно.

— Нет, видно, пора мне умереть наконец. Ты прав. Это все топор. — Бардан ослабил хватку и улыбнулся. — Отпусти меня, парень. Все кончено.

— Нет! Держись, будь ты проклят!

— Да улыбнутся тебе боги, Друсс! — Бардан ударил Друсса по руке, освободился и полетел вниз. Друсс смотрел, как он падает, как становится все меньше и меньше. Наконец Бардан превратился в темное пятнышко, и огненная река поглотила его.

Друсс поднялся на колени и увидел, что из топора валит красный дым, обретая очертания багровой фигуры с чешуйчатой шкурой, с рогами на висках. Над акульей пастью вместо носа виднелись две щели.

— Ты сказал правду, Друсс, — сказал демон приветливо. — Он был слаб. Так же, как Кайивак и все остальные. Только ты недостаточно силен, чтобы владеть мною.

— Я в тебе не нуждаюсь. Демон залился смехом.

— Легко сказать, смертный. Погляди-ка вон туда. — На том конце моста высился Зверь Хаоса — стальные когти поблескивали, глаза горели как уголья.

Друсса охватило отчаяние, а демон топора приблизился ближе, говоря тихо и дружелюбно:

— Зачем ты так, человек? Разве я когда-нибудь подводил тебя? Разве я не отвел от тебя огонь на корабле Эарина Шада? Разве я не выскользнул из пальцев Кайивака? Я твой друг, смертный. Всегда был твоим другом. Все эти долгие одинокие века я ждал человека, который обладал бы твоей силой и решимостью. Вместе мы можем завоевать мир. Без меня ты никогда не выйдешь отсюда, никогда больше не увидишь солнца. Доверься мне, Друсс! Убей зверя — и мы отправимся домой.

Демон превратился в струйку дыма и вернулся в черное топорище.

Друсс смотрел на зверя за мостом. Теперь он казался еще страшнее: плечи бугрились под черным мехом, из пасти стекала слюна. Друсс взялся за рукоять Снаги, поднял топор над головой и шагнул вперед.

Сила вернулась к нему, а вместе с силой — ненависть и бешеное желание крушить и убивать. Во рту пересохло от жажды крови, и он двинулся навстречу зверю с огненными глазами. Медведь ждал, растопырив лапы.

Казалось, все зло мира воплощено в этом существе. Разочарование, гнев, ревность, злоба — все, от чего Друсс когда-либо страдал, таилось в черной душе Зверя Хаоса. Весь дрожа в припадке безумной ярости, Друсс оскалил зубы и бросился на врага.