Черная Луна - Геммел Дэвид - Страница 13

— Ваш вожак мертв. Хочешь биться со мной?

— Я с самого начала не хотел тебя убивать. Это он мне велел.

Дейс чувствовал, как разгорается в нем жажда крови, но он смотрел в открытое, простецкое лицо долговязого парнишки и видел, что в нем нет зла. Просто крестьянский мальчик, попавший в водоворот войны. Дейс мысленно представил себе, как Брун упоенно трудится на полях, растит и холит свой скот, обзаводится детишками — такими же простыми и трудолюбивыми, как он сам.

— Собери свои пожитки и убирайся, — велел он.

— Почему ты меня прогоняешь? Разве теперь не ты наш вожак? — Брун почесал в белобрысом затылке — и с недоумением уставился на свою окровавленную пятерню. — И голова у меня болит.

Форин хихикнул.

— Скажи-ка, — обратился он к юнцу, — в вашей деревне много случаев кровосмешения? Ты, я погляжу, не слишком-то сообразителен.

— Это правда, — честно признал Брун. — Потому-то я и делаю то, что мне велят.

— Возвращайся в мир, братец! — воззвал Дейс к Тарантио. — Этот обалдуй до того туп, что его и убивать неохота, но если я пробуду здесь еще минуту — я ему точно горло перережу.

Тарантио, вновь обретший власть над телом, едва сумел сдержать улыбку.

— Дай-ка посмотреть твою голову, — сказал он Бруну. — Подойди ближе к огню.

Брун повиновался, и Тарантио быстро ощупал его белобрысую макушку.

— У тебя шишка величиной с куриное яйцо, но это пройдет. Поди-ка лучше поспи.

— Так ты меня не прогонишь?

— Нет. Скажи мне вот что — хорошо ты стреляешь излука?

— Не очень. Но с мечом я управляюсь еще хуже. Форин гулко расхохотался.

— Хоть что-то ты умеешь делать? — спросил сквозь смех рыжебородый воин.

— Ты мне не нравишься, — буркнул Брун. — А умею я… ну так, кое-что. За скотом ухаживать. За коровами и свиньями.

— Самый подходящий талант для солдата! — ухмыльнулся Форин. — Если на нас, не приведи боги, нападет шайка диких свиней, мы будем знать, кого поставить командиром.

— Иди спать, — велел юнцу Тарантио. Брун покорно встал, но тут же пошатнулся и едва не упал. Форин подхватил его и почти донес к расстеленным на земле одеялам. Парнишка неловко шлепнулся на одеяла и тут же уснул. Форин вернулся к огню.

— Ты не против, если я отправлюсь с тобой и твоим ручным песиком в Кордуин?

— С чего бы тебе этого захотелось? — вопросом на вопрос ответил Тарантио.

Форин хохотнул.

— Никто ни разу в жизни не давал мне золотой. Этого достаточно?

Тарантио проснулся на рассвете. Он зевнул и потянулся, наслаждаясь внутренним одиночеством — Дейс еще спал. Форин, завернувшись в одеяла, тихо похрапывал, но Бруна нигде не было видно. И тело Латайса исчезло. Тарантио поднялся и, пойдя по следам Бруна, нашел его шагах в пятидесяти от лагеря. Тело убитого вожака было завернуто в его же плащ, а Брун, монотонно напевая, копал в мягкой земле неглубокую могилу. Тарантио присел на поваленное дерево и молча наблюдал за его работой. Когда глубина могилы достигла четырех футов, Брун, грязный по пояс, выбрался наружу. Осторожно придвинув мертвеца к самому краю могилы, он снова спрыгнул в нее и опустил Латайса в его последнее пристанище. При этом Брун действовал так бережно, словно боялся, что мертвец набьет себе синяк. Потом он медленно и почтительно засыпал могилу.

— Ты, должно быть, очень любил его, — негромко заметил Тарантио.

— Он заботился обо мне, — просто сказал Брун. — А мой отец всегда говорил, что мертвых надо закапывать в землю. Мол, все поветрия начинаются оттого, что мертвецов оставляют гнить без погребения.

— Наверное, во всех людях есть что-то хорошее, — задумчиво проговорил Тарантио.

— Он заботился обо мне, — повторил Брун. — Мне некуда было идти. Он разрешил мне остаться с ним.

Он насыпал над могилой небольшой холмик и руками утрамбовал рыхлую землю. Закончив работу, он выпрямился и похлопал ладонью о ладонь, пытаясь стряхнуть налипшую на пальцы землю.

— Ты должен бы ненавидеть меня за то, что я убил Латайса, — предположил Тарантио.

— Я никого не ненавижу, — возразил Брун. — И никогда не ненавидел. И никогда не возненавижу… наверно. — С минуту он молчал, глядя на могилу. — Когда в деревне умирали люди, кто-нибудь всегда говорил о них. Много-много красивых слов. Я не могу их вспомнить. Как ты думаешь, это важно?

— Для кого? — озадаченно спросил Тарантио. — Думаешь, Латайс услышит твои слова?

— Не знаю, — вздохнул Брун. — Жаль только, что я не помню никаких красивых слов. А ты?

— Нет — во всяком случае, таких, какие подошли бы сейчас. Просто скажи то, что тебе подсказывает сердце.

Брун кивнул и, молитвенно сложив руки, закрыл глаза.

— Спасибо, Лат, за все, что ты для меня сделал, — сказал он. — Извини, что я не выполнил твой приказ, но меня ударили по голове дубинкой.

— Как трогательно и поэтично! — фыркнул Дейс. — Сейчас вот возьму и заплачу.

Несмотря на этот ернический тон, Тарантио ощутил, что Дейс не на шутку взволнован. С чего бы это? Помолчав, Дейс заговорил снова.

— Так что, возьмем дурачка с собой? — как-то чересчур уж небрежно осведомился он.

— Силы небесные, Дейс! Неужели наконец тебе хоть кто-то пришелся по душе?

— Он меня забавляет. А когда перестанет забавлять — я его убью.

Тарантио почувствовал, что он лжет — но промолчал.

Внезапно все птицы, щебетавшие на деревьях, взмыли в воздух, да так дружно, что листва затрепетала, словно от сильного ветра. Тарантио ощутил, как под ногами едва заметно задрожала земля. На прогалинку вывалился Форин.

— Давайте-ка поскорее сядем на коней да смоемся отсюда, — предложил он. — Что-то у меня нехорошее предчувствие. Может, надвигается буря?

Кони отчего-то заартачились, и Тарантио пришлось призвать на помощь Бруна, чтобы оседлать гнедого мерина — тот неистово лягался всякий раз, когда ощущал на спине седло.

— Да что же это такое творится? — воскликнул Форин. — Все точно с ума посходили.

Землетрясение началось, когда Форин, Тарантио и Брун уже выехали на равнину. Земля под ними задрожала так отчетливо, что кони от ужаса взвились на дыбы. Брун, который вел в поводу трех запасных лошадей, вылетел из седла и со всей силы грянулся оземь, а его конь с тремя своими сотоварищами в панике ускакал вперед. Склон холма, мимо которого ехали путники, внезапно треснул, точно пересохшая глина, и впереди в земле разверзлась гигантская расселина шагов в двести длиной. Эта разверстая пасть без труда поглотила всех четверых коней — и так же внезапно сомкнулась, подняв в воздух клубы пыли. Тарантио спрыгнул на землю, не выпуская из рук уздечки.

— Спокойно, малыш, спокойно, — приговаривал он ласково, похлопывая мерина по плечу. Конь Форина, когда всколыхнулась земля, упал, но великан успел откатиться в сторону, потом вскочил и поймал поводья.

Толчки продолжались еще несколько минут, затем стихли. В воздухе висели тучи едкой пыли. Тарантио стреножил гнедого и бросился к упавшему Бруну. Юноша уже сел и часто моргал.

— Ты расшибся? — спросил Тарантио.

— Опять голову разбил, — пожаловался Брун. — Гляди, вон кровь идет.

— Да что с твоей башкой-то станется? — хмыкнул Форин. — Из-за тебя мы потеряли коней, болван!

— Брун никак не мог их спасти, — вступился Тарантио. — А если б мы проехали еще несколько ярдов, то и сами сгинули бы в этой пропасти.

— Слыхал ты, чтобы такое случалось в землях Кордуина? — спросил Форин. — Я — ни разу. Вот в окрестностях Лоретели землетрясения не редкость, но чтобы здесь…

Тарантио глянул на свои руки — они все еще дрожали.

— Думаю, всем нам не помешает отдохнуть, — объявил он. — Да и кони еще не совсем успокоились.

Распутав ноги гнедого, он повел мерина к расколовшемуся холму. У подножия была небольшая рощица. Привязав коней, Тарантио и Форин уселись отдыхать, а Брун побрел в сторонку, чтобы облегчиться.

— Вроде бы сердце у меня колотится уже не так сильно, — заметил Форин. — Я не пугался так с того дня, как моя жена — упокой боги ее душу — застала меня со своей сестрой.