Царь Каменных Врат - Геммел Дэвид - Страница 32

— Такое занятие требует храбрости. Тебя могли поймать и повесить.

— Ты не видела, как я бегаю, — меня и ветер не догонит. Рения, улыбнувшись, встала, взглянула поверх стены на юг и снова села.

— Чего хочет от тебя Тенака?

— Ничего особенного. Всего-то и нужно, что сызнова сделаться князем, подчинить себе Дрос-Дельнох с десятью тысячами солдат, открыть ворота и пропустить надирскую армию. Сущие пустяки!

— Нет, серьезно, чего он от тебя хочет?

— Я тебе только что сказал.

— Я тебе не верю. Это безумие!

— И тем не менее...

— Это невозможно.

— Правда твоя, Рения, правда твоя. Однако этот план по-своему забавен. Подумать только: потомок Бронзового Князя, отстоявшего крепость против Ульрика, теперь должен взять крепость и открыть ворота потомку Ульрика вместе с его войском.

— Но где он возьмет это войско? Надиры ненавидят его не меньше, чем дренаи.

— Это так — но он Тенака-хан, — сухо ответил Муха.

— И что же — возьмешь ты эту крепость?

— Кто знает? Я, пожалуй, явлюсь прямо в замок, назову себя и предложу всем сдаться.

— Хороший план — простой и незамысловатый, — невозмутимо заметила она.

— Как и все хорошие планы. Скажи мне теперь, как ты в это во все ввязалась?

— Такое уж мое счастье. — Она встала. — Проклятие! Почему их не видно?

— Как ты верно сказала, скоро мы это узнаем. Не хочешь ли позавтракать со мной?

— Нет. Там на кухне Валтайя — она приготовит тебе что-нибудь.

Чувствуя, что она хочет побыть одна, Муха спустился по лестнице и пошел на восхитительный запах жареной ветчины.

Разминувшись с Валтайей, которая поднималась навстречу, он дошел до кухни, где Белдер расправлялся с целой горой ветчины, яиц и бобов.

— Человеку твоего возраста следовало бы давно уже насытиться, — заметил Муха, садясь напротив.

— Что нам следовало бы, так это пойти с ними, — проворчал Белдер.

— Тенака сам просил меня остаться.

— Не понимаю почему, — с издевкой буркнул Белдер. — Мы были бы там очень полезны.

Терпение Мухи лопнуло.

— Я молчал, сколько мог, Белдер, но теперь скажу, что сыт тобой по горло. Либо держи язык за зубами, либо убирайся куда хочешь!

— И убрался бы, с большим удовольствием, — вспыхнул старый воин.

— Ну так ступай! И хватит читать мне морали. Ты много лет твердишь мне, что я сбился с пути, что я трус и неудачник. Но не из преданности остаешься около меня — а потому, что ты и сам беглец. Со мной тебе проще прятаться. Да, Тенака попросил меня остаться, но тебя-то он не просил — мог бы и пойти с ним.

Муха вскочил и вышел вон. Старик, опершись на локти, отодвинул от себя тарелку.

— Именно что из преданности, — прошептал он.

После боя Тенака один ушел в горы — с тяжелым сердцем и в глубокой меланхолии.

Райван хотела было пойти за ним, но Ананаис удержал ее.

— У него уж так заведено. Оставь его, пусть идет. Райван пожала плечами и вернулась к раненым. Из копий и плащей Легиона сооружали носилки. Тридцать, сняв доспехи, ходили между страждущими и своим изумительным даром облегчали боль тем, кому зашивали раны.

Убитых складывали на поле бок о бок, легионеров рядом со скодийцами. Шестьсот одиннадцать кавалеристов погибли в этот день, и двести сорок шесть скодийцев упокоились вместе с ними.

Райван брела вдоль рядов убитых, припоминая имена своих воинов и молясь за каждого. Почти у всех были свои поля и хижины, жены и дети, сестры, матери. Райван знала их всех. Она позвала к себе Лейка и велела составить углем на бумаге список павших.

Ананаис, смыв кровь с одежды, занялся генералом Кареспой. Тот был не в духе и не желал разговаривать.

— Мне придется убить тебя, Кареспа, — с сожалением сказал Ананаис.

— Я понимаю.

— Хорошо! Может, поешь со мной?

— Нет уж, спасибо. У меня пропал аппетит. Ананаис понимающе кивнул.

— Предпочитаешь какой-нибудь определенный способ?

— Какая разница? — пожал плечами Кареспа.

— Тогда меч. Может, хочешь сделать это сам?

— Иди к дьяволу!

— Тогда это сделаю я. Даю тебе время до рассвета — приготовься.

— Не хочу я ждать до рассвета. Убей меня сейчас, пока я в настроении.

— Ладно, — сказал Ананаис, и боль, жгучая, как адское пламя, опалила спину Кареспы. Он хотел обернуться, но тьма заволокла его ум. Галанд выдернул меч и вытер его о плащ генерала, а после сел рядом с Ананаисом.

— Стыд и срам, — сказал он.

— Нельзя было отпускать его после всего, что он сделал.

— Пожалуй. Боги, генерал, мы все-таки победили! Даже не верится, правда?

— Раз уж за дело взялся Тенака...

— Брось — ведь всякое могло случиться. Они могли бы не ходить в атаку конным строем, а спешиться и послать вперед лучников.

— Могли бы, да не сделали. Они действовали согласно уставу. В кавалерийском уставе сказано, что конница при встрече с нерегулярной пехотой должна идти в атаку. Легион славится своей дисциплиной. Хочешь, чтобы я назвал тебе главу и параграф?

— Нет надобности. Ты это, поди, сам и написал.

— Нет, не я. Последние изменения ввел Тенака-хан восемнадцать лет назад.

— И все-таки...

— В чем дело, Галанд? Ведь он оказался прав.

— Но не мог же он знать, где встанет Кареспа со своим трубачом, — однако же послал нас с Парсалем на тот самый холм.

— А откуда еще мог Кареспа следить за битвой?

— Он мог бы пойти в бой вместе со своими людьми.

— А решал бы за него кто — трубач?

— Тебя послушать, так все очень просто, но битвы просто так не выигрываются. Стратегия — это одно, а отвага и мастерство — другое.

— Я и не отрицаю. Легионеры дрались не в полную силу. Среди них много хороших ребят, которым, полагаю, их задача не доставляла удовольствия. Но теперь это позади. Я предложу легионерам присоединиться к нам.

— А если они откажутся?

— Я их отпущу — но на выходе из долины их будешь ждать ты с сотней лучников. Живым не должен уйти никто.

— Жестокий ты человек, генерал.

— Я намерен подольше пожить на этом свете, Галанд. Бородач тяжело поднялся на ноги.

— Надеюсь, это тебе удастся, генерал. Надеюсь также, что Тенака-хан сотворит еще одно чудо, когда придут полулюды.

— Это будет завтра. Порадуемся сегодняшнему дню.

12

Тенака нашел укромное место высоко в горах у водопада — воздух здесь был прохладен и чист, а на склонах еще лежал пятнами снег. Он медленно и старательно разложил между камней костер и сел, глядя на пламя. Он не испытывал радости от победы — кровь убитых смыла все его чувства. Немного погодя он встал и подошел к ручью, вспоминая слова Аста-хана, старого шамана племени Волчьей Головы:

«Все в мире создано для человека — но с двоякой целью. Вода создана для того, чтобы мы ее пили, — но она же служит символом бренности человека. Воды отражают нашу жизнь. Они рождаются в чистоте гор и бегут, лепеча, словно малые дети, вырастая постепенно в сильные юные реки. Они ширятся, начинают течь медленнее и наконец петляющей старческой походкой входят в море. И там, словно души людей в Запредельной Бездне, они сливаются, пока солнце вновь не поднимет их ввысь и они не прольются дождем на горы».

Тенака окунул руку в струящуюся воду. Он чувствовал себя выбитым из колеи, оторванным от времени. Маленькая бурая птичка вскочила на камень поблизости от него — она искала пропитания и не замечала Тенаку. Внезапно она нырнула в поток, и Тенака подался вперед, завороженный зрелищем того, как она трепещет крылышками под водой. Птичка вынырнула, скакнула на камень, отряхнула перышки и нырнула опять. Тенака глядел на нее, и ему становилось легче. Он понаблюдал за птичкой еще немного, потом лег на траву и стал смотреть, как собираются в голубом небе облака.

Высоко над ним, расправив крылья, парил орел, обманно неподвижный в потоках теплого воздуха.

Поблизости вспорхнула куропатка — с ее перьев, уже по-весеннему пестрых, еще не сошла белизна, и это служило ей отличной защитой, поскольку в горах еще лежал снег. Мысли Тенаки обратились к этой птице. Зимой она вся белая и неотличима от снега, весной пестреет, частично сохраняя белое оперение, а летом ее окраска делается грифельной-серой с бурым под стать камням, в которых она прячется. Кроме перьев, ей нечем защититься.