Эфиопика - Гелиодор - Страница 55

– Чужой мальчишка предпочтен нам и, только что втершись, уже получил должность виночерпия. Не обращая ни малейшего внимания на нас, главных стольников и виночерпиев, он сам подает чашу и приближается к царственной особе; нам осталось от нашей должности одно название. Что он в почете, что он общается в более важных, даже тайных делах, а мы помалкиваем и способствуем ему – это нехорошо мы делаем. Впрочем, все это еще не так ужасно, хотя и ужасно. Но можно было бы совершить все это, не оскорбляя нас, его сотоварищей и помощников в почетной службе. Но обо всем этом мы поговорим потом. А теперь, матушка, я хотел бы увидеть свою невесту – всего на свете слаще для меня Хариклея. Может быть, мне удастся успокоить уязвленную душу ее лицезрением.

– Какую такую невесту, – сказала Кибела, – мне кажется, ты жалуешься на пустяки, а о главном и не знаешь. Ты уже не получишь Хариклею в жены.

– Что говоришь ты? – воскликнул Ахэмен. – Я недостоин жениться на равной мне рабыне? Почему, матушка?

– Это моя ошибка, – ответила Кибела, – всему виной моя беззаконная преданность и верность Арсаке. Я предпочла ее моей собственной безопасности, ставила ее похоть выше моего спасения, все делала по ее желанию, а вот этот молодчик, блистательный ее любимчик, один только раз проникнув в спальню, один только раз показавшись, убедил ее преступить данную тебе клятву, заставил обещать ему Хариклею, уверив ее, что Хариклея ему не сестра, а невеста.

– И Арсака обещала ему это, матушка?

– Обещала, сын мой, – ответила Кибела, – обещала в моем присутствии, так что я слышала это. Немного погодя Арсака пышно отпразднует их свадьбу. А тебе она обещала дать другую вместо Хариклеи.

Ахэмен тяжело застонал при этом и, потирая руки, воскликнул:

– Устрою я горькую свадебку им всем![137] Постарайся только добиться отсрочки свадьбы на соответствующее время. Если кто будет искать меня, скажи, что я ушибся где-то в деревне и лежу больной. Этот молодчик называет свою сестру невестой. Разве я не понимаю, что это делается только для того, чтобы отстранить меня. Если бы он обнимал ее, если бы целовал ее, как настоящую невесту, если бы, наконец, спал вместе с ней, это было бы ясным доказательством, что она ему не сестра, а невеста, но обо всем этом мы уж позаботимся – я и оскорбленные клятвопреступлением боги.

Так сказал Ахэмен, ужаленный одновременно и гневом, и ревностью, и любовью, и неудачей, что способно и других расстроить, а не только варвара. Не взвесив в своем уме пришедшей ему в голову мысли, а сразу же ухватившись за нее, он, чуть только наступил вечер, изловчился украсть армянского коня, содержавшегося в стойле для торжественных шествий и выездов сатрапа, и ускакал в Великие Фивы к Ороондату, который в это время, собираясь в поход против эфиопов, занят был разного рода военными приготовлениями, стягивал все отряды и был уже накануне выступления.

КНИГА ВОСЬМАЯ

Царь эфиопов хитро провел Ороондата, достигнув одной из двух целей этой войны: город Филы, всегдашний предмет спора, был им внезапно захвачен. Сатрап находился в величайшем затруднении, принужденный наспех и без приготовлений отправиться в поход. Город Филы расположен у Нила, немного выше меньших водопадов, на расстоянии приблизительно ста стадиев от Сиены и Элефантины[138]. Некогда беглые египтяне заняли его и обосновались там; поэтому Филы служили предметом спора между эфиопами и египтянами, так как первые считали нильские пороги границей Эфиопии, египтяне же притязали на Филы, как на свое завоевание, раз там обитали их беглецы. И вот город постоянно переходил из рук в руки, всегда доставаясь во власть того, кто первый его захватит. В это время он был занят стражей из египтян и персов.

Царь эфиопов отправил посольство к Ороондату и требовал возвратить Филы и смарагдовые россыпи. Уже давно, как было сказано, притязал он на Филы, но безуспешно. Приказав послам отправиться несколькими днями раньше, выступил он вслед за тем, конечно, уже давно сделав все приготовления, якобы для какой-то другой войны, и скрыв от всех цель этого похода.

Когда послы, по его расчету, миновали уже Филы, внушив обитателям и страже беспечность известием, что они посланы ради мира и дружбы, царь сам внезапно подступил к городу, выбил стражу, сопротивлявшуюся два-три дня, но оказавшуюся не в силах дать отпор многочисленному неприятелю и стенобитным орудиям, и завладел городом, не причинив вреда никому из жителей.

Поэтому Ахэмен застал Ороондата взволнованным всеми вестями, принесенными беглецами из города. Да и своим неожиданным и незваным появлением Ахэмен еще более встревожил его. На вопрос Ороондата, не случилось ли чего с Арсакой и остальным его семейством, Ахэмен отвечал, что да, случилось, но, впрочем, он желает сообщить об этом Ороондату наедине. Когда все удалились, Ахэмен рассказал ему все: как Теагена, взятого в плен Митраном, послали к Ороондату, чтобы затем отправить великому царю в подарок, если найдут это нужным – ведь этот юноша годится быть при дворе и достоин прислуживать за царским столом, – как он был похищен жителями Бессы, причем Митран был ими убит, как затем он прибыл в Мемфис. Ахэмен включил также в свой рассказ и историю Тиамида, наконец упомянул о страсти Арсаки к Теагену, о том, как Теаген был поселен в царском дворце, о том благоволении, какое он там снискал, о его службе виночерпием. Впрочем, ничего беззаконного, быть может, еще и не произошло, так как юноша все еще противится и сдерживается, но можно опасаться, что чужестранец будет сломлен насилием и не устоит в течение долгого времени, если кто не увезет его ранее из Мемфиса и не пресечет страсти Арсаки в самой ее основе.

Поэтому-то и он сам, Ахэмен, поспешил тайно вырваться и доставить это известие, не будучи в силах скрыть то, что касается его господина, – настолько привязан он к своему господину.

После того как этими известиями он возбудил ярость Ороондата – тот был полон негодования и порывался мстить, – Ахэмен воспламенил и его вожделение, прибавив рассказ о Хариклее, превознося ее всячески, – впрочем, это соответствовало действительности. Восторженно описывал он красоту и цветущий возраст девушки, невиданные до сих пор и какие вряд ли когда встретишь.

– Все твои наложницы, – говорил Ахэмен, – ничто в сравнении с этой девушкой – не только мемфисские, но и те, что последовали за тобой.

И многое другое прибавил Ахэмен в надежде, если Ороондат сойдется с Хариклеей, затем и самому немного спустя взять ее в жены, выпросив в награду за свои известия.

Сатрап уже совсем разъярился, воспламенился, попав как бы в тенета гнева и вожделения. Не медля, призвал он Багоаса[139], одного из доверенных евнухов, дал ему пятьдесят тяжеловооруженных воинов и послал его в Мемфис, поручив привести сюда Теагена и Хариклею как можно скорее, где бы он их ни застал.

Он вручил ему и письма – одно к Арсаке, такого содержания:

«Ороондат – Арсаке

Теагена и Хариклею, пленных брата и сестру, царских рабов, которых нужно отправить к царю, пришли сюда. И лучше пошли их добровольно, а не то они будут и против твоей воли увезены и придется поверить донесениям Ахэмена».

Другое письмо к Евфрату, главному мемфисскому евнуху, такого содержания:

«За то, что ты небрежно следишь за моим домом, ты мне еще дашь отчет. А теперь чужестранцев-эллинов, пленных, передай Багоасу, чтобы они были отправлены ко мне. Согласна ли на это Арсака или нет – все равно, в любом случае передай, иначе знай, что мною приказано в оковах отправить тебя сюда, где с тебя сдерут кожу».

И вот Багоас отправился исполнять приказание, взяв с собой письма сатрапа, скрепленные его печатью, чтобы жители Мемфиса скорее поверили и выдали молодую чету.