Ветер умирает в полдень - Гельдлин Мишель - Страница 16

– О'кей, Адриан, сделаю все, что смогу. Вы ведь знаете, я вас очень уважаю и как друга, и как журналиста. Но вы тоже должны меня понять. Я и сам ночи не спал из-за этого Уоррена. Как только тогда не трепали мое имя! Меня непрерывно изводили расспросами, интервьюировали, снимали, фотографировали. А я к такому не привык. Вдобавок из-за этого я получал кучу писем, анонимных угроз, предложений вступить в брак, какие-то психи звонили мне по телефону. Чего я только тогда не натерпелся! И теперь, спустя три месяца, когда все стихло и забыто, меня вовсе не тянет снова влезать в эту историю. Но ради вас, Адриан, я согласен, только при условии, что в случае чего вы не отдадите меня на растерзание прессе.

– Не мой стиль, сынок. Я репортер старой школы, а не из нынешних ястребов и любителей копаться в грязном белье в поисках главной сенсации своей жизни.

Патрульный встает – до чего же внушительно выглядит этот силач!

– Завтра в семь утра я заеду за вами в редакцию, и мы сможем поговорить в машине, о'кей?

– О'кей. До завтра.

Адриан просыпается в пять.

Дожидаясь Дарелла Фримена в загроможденном кабинете, журналист перечитывает свои записи и уже собранные им материалы по делу Уоррена.

Прошло всего три месяца после нашумевшего выступления Куки Кармоди по телевидению. Весь мир услышал тогда о Дэвиде Уоррене. Неужели сегодня о нем уже все забыли? Только не Адриан и не патрульный. А вот сам Уоррен никогда не узнает, что стал знаменитым.

Нужно будет как следует порасспросить шерифа, шефа городской полиции, представителя ФБР. Следователя по расследованию убийств, служащих мотеля "Литл Америка", шахтеров компании "Юнайтед Кэмикелс ". И семью Дэвида.

Несмотря на большой профессиональный опыт, Адриан страшится встречи с женой, сыном и родителями погибшего.

С ними он увидится в последнюю очередь, если без их свидетельств нельзя будет обойтись. Чтобы без крайней необходимости не бередить их раны.

Глава 18

Ночь с 2 на 3 февраля

Потерпев поражение в своем единоборстве с автострадой и зимой, машина Дэвида застряла на 81-й миле. Шины увязли в плотном снегу, и лед, победивший человека, приковал их к земле.

Неровный слой снега, который нанесло ночью из-под колес тяжелых грузовиков, напоминает волнистый песок в пустыне, над которым тысячелетиями трудились дующие там ветры. Свежий сугроб достиг уже дверцы машины. И все-таки Дэвид, если бы захотел, мог бы ехать дальше.

Но от себя все равно не убежишь. И это самое страшное. Только бы никого не видеть! И никаких сочувственных взглядов! Да, ему нужна поддержка, он жаждет участия! Но от кого?

И вчера, и в предыдущие дни он наугад колесил по расчищенным дорогам пустыни. Один на один со своим одиночеством.

Суставы ноют от навалившейся на него усталости. Дэвид ерзает на сиденье, с трудом поводя крепкими плечами, и никак не может найти удобного положения. Он без конца дымит сигаретами, докуривая их до фильтра; виски ломит от спиртного и воспоминаний.

Только что его трясло от холода, а сейчас он уже задыхается от тепла, которое идет от гудящего обогревателя. Дэвид опускает окно. Голубой дымок клубится в потоке ледяного воздуха. За прозрачным стеклом – мрак. Вот если бы иней вызвездил снежными узорами стекло и заслонил его от ночи, чтобы укрывшись за этим хрустальным щитом, Дэвид мог замкнуться в своей боли.

"Куда бы мне спрятаться от этих злобных голосов, что кричат мне из темноты: Дэвид Роберт Уоррен, ты заблудился! Тебе больше некуда идти! Столько жалких и тщетных усилий ради этого проклятого успеха, ты ничтожество, ты ничто!"

Он старается не слушать эти голоса. Он-то знает, что он вовсе не ничтожество, он кое-что значит. Каждый человек что-то значит. "Я еще молод, просто я еще не нашел своего призвания, – пытается уговорить себя Дэвид. – Я должен снова заняться поисками, быть более настойчивым, благоразумным. Я опять смогу поверить в себя. Я должен. Я этого хочу."

Но отчаяние накатывает вновь, и Дэвид не в силах сопротивляться ему.

В памяти оживают пережитые сомнения, разочарования. Куда ушло былое горение? Безумные проекты, мечты и надежды лопаются, как пузырьки газа в болотной тине. Весь свой пыл он растратил зря.

Когда это было? Вчера, или столетия назад?

В прошлый понедельник, или в доисторические времена?

Понедельник 29 января, пять дней назад.

Дэвид встал с рассветом. Утро тонуло в желтом сиянии электрических фонарей вокруг мотеля, погруженного в туман и безмолвие.

И вот Дэвид шагает по тротуару, ноги слегка скользят, сквозь подошвы сапог он чувствует идущий от земли холод. Ветра нет. Можно прочистить легкие от застарелого табачного дыма, выхлопных газов и паров отопления.

Дэвид садится в бело-голубой "Шевроле", который он взял напрокат два дня назад, когда окончательно заглох мотор его старого фургончика. В серой мгле он едет в сторону аэродрома.

Дэвид возвращается домой.

Солт-Лейк-Сити. В морозной дымке покрытый снегом берег большого доисторического озера сливается с коркой четырехкомпонентной соли.

Дэвид поднимается по лестнице медленно и тяжело дыша. От подъема или от волнения? Двадцать пять дней он не видел Кристину и Джон-Джона.

Что привело его к дому? На лестничной площадке он останавливается, не решаясь открыть дверь. Запыхался он, конечно, поднимаясь по ступенькам. Сейчас он увидит жену и сына – с чего же вдруг эта тревога? Может, выкурить сигарету, чтобы прийти в себя? Он боится одиночества, страшится быть покинутым – вот в чем дело! Вот почему он так старается нравиться всем подряд – мужчинам, женщинам. Лишь бы все его любили! А зачем? Ведь он любит Кристину, ее одну.

Сейчас он обнимет жену, поцелует сына. Нежная улыбка освещает лицо Дэвида.

В кармане спрятано письмо, которое он вчера написал Кристине.

"Ты прочтешь это письмо завтра, когда я, может быть, снова уеду, да, уеду. Завтра, когда ты останешься одна, ты будешь читать и удивляться, почему я оставил тебе такое растерянное и грустное письмо. Для тебя это будет так неожиданно, ты, наверное, испугаешься. Я люблю тебя, Кристина, вот-вот я обниму тебя и буду веселым и сильным, каким ты знаешь меня с детства. Уже дней десять, как меня ничто не радует, но тебе я, как всегда, буду улыбаться."

Ключ поворачивается в замке.

Ее нет дома. И Джон-Джона тоже. За дверью Уорренов – пустота. Только мебель.

Два часа дня.

Кристина работает секретарем у адвоката. Все ее движения четки и безошибочны. Но думает она о своем:

"Неужели ты думаешь, что сможешь меня обмануть, Дэвид, мой Дэйв? Ну, почему тебе не сидится на месте? Почему ты не хочешь довериться мне? Хочешь казаться счастливым? Я делаю вид, что верю тебе, я терпелива. Ты должен найти себя сам, один, никто не может подсказать тебе дорогу, тем более я. Когда мы поженились, ты меня просто ослепил, Дэйв, ты был такой веселый, но мало-помалу я догадалась, что на самом деле ты другой. Но молчала об этом. Я жила всеми твоими надеждами и вместе с тобой строила воздушные замки – стоило тебе найти новую работу. Но каждый раз повторялось одно и то же. Проходит всего несколько недель, и наши надежды рушатся. Но я буду терпелива, Дэйв, я знаю, ты найдешь свою дорогу, но ты найдешь ее сам. Ты должен отыскать ее сам, чтобы уже не сомневаться, что она действительно твоя. Вернись, Дэйв, вернись ненадолго или хоть напиши, позвони мне, по крайней мере. Целый месяц – ни строчки, ни звонка – это слишком долго. Я так беспокоюсь! Где ты? Сейчас два часа. Я возвращаюсь домой – триста шагов по влажным от тумана улицам. Вот и сейчас, как каждый день, я вставляю ключ в замок и надеюсь, что за дверью – не только мебель и пустота.

Дэвид прижимает к себе счастливую Кристину. Она ничего не заметила. Письмо мнется в кармане.

– Давай вечером уложим Джон-Джона и пойдем куда-нибудь поужинать, как влюбленная парочка, перед последним самолетом на Рок-Ривер.