Год обмана - Геласимов Андрей Валерьевич - Страница 9

– Да, спасибо, – сказал я, проглотив виски и вытирая слезы тыльной стороной руки. – Ужасно стало смешно.

– А куда вы ездили с Сергеем все эти дни? – неожиданно спросил он.

Я мгновенно насторожился, поняв, что наступает самое главное.

– Особенно никуда. Так... познакомил его кое с кем... Была одна красивая женщина... Вчера всю ночь просидели с моими друзьями...

– Как у него дела?

– Сергей – молодец... Кажется, понимает уже, что к чему.

– Как он отреагировал?

– Да нормально... Хорошо отреагировал... Как он еще мог отреагировать?.. Нормальный пацан...

– У него кто-нибудь есть?

Я понял, что папа спрашивает про Марину. Не то чтобы конкретно про нее, но, в принципе, про Марину. Откуда-то он про нее узнал. Я подумал: «Интересно, а сколько он вообще знает?» Ведь это могла быть ловушка. Он мог просто-напросто меня проверять. Для этого, может быть, и раскрутился на свою выпивку?

– Да нет вроде бы, – сказал я, решив сыграть вслепую. – Я ничего не заметил. Мы знакомы-то всего три дня.

– Ну хорошо, хорошо. Ладно, – сказал он. – Ведь вы бы мне не солгали?

Он так внимательно посмотрел мне в глаза, что я чуть не отвернулся.

– Видите ли, в чем тут проблема, – продолжил он после небольшого молчания. – На самом-то деле меня очень волнуют все эти семейные дела.

Он глубоко вздохнул.

– Еще сигарету?

– Да, спасибо, – ответил я.

– Пока молодой, на это внимания особенного не обращаешь. А потом становится поздно. Поздно в том смысле, что уже ничего изменить нельзя. Прошлое ведь не изменишь. Вы понимаете? Его нельзя изменить.

– Понимаю, – сказал я. – Прошлое не изменишь.

– Это вы пока умом понимаете. А когда сердцем начнете понимать, то все уже в прошлом. Все, что хочется изменить. Это какой-то непонятный парадокс. Все на свете можно изменить, но только не то, что ты уже сам сделал. Никакие деньги, никакие связи не помогают. Полный тупик. Дорога назад отрезана.

– Да, – сказал я, понятия не имея, что бы еще такого сказать.

Он замолчал, и мы сидели так, наверное, целый час.

– Лет двадцать пять назад, когда я учился в институте, со мной произошла одна странная вещь. Мелочь, казалось бы, но я никак не могу ее позабыть. Живу с ней, как с неудобным соседом. Хотелось бы от нее избавиться, да вот все никак! Ничего, впрочем, серьезного... Так, семейный случай.

Он замолчал на мгновение.

– У меня мама жила тогда в Сибири и вот как-то собралась на юг. Им тогда оплачивали проезд, тем, кто работал на железной дороге. Им самим и одному члену семьи. Мама взяла мою сестренку, она тогда в первом классе училась, и поехала на юг. Решила позагорать, отдохнуть немного. А пересадку они делали в Москве. У них здесь было часа два между поездами. Мы созвонились и договорились встретиться на вокзале. Я обещал показать им город, про свои дела рассказать. Мы тогда уже года два или три не виделись. В общем, это был хороший случай. Лето, тепло...

Он опять замолчал.

– Я их едва не пропустил. Все уже вышли из вагонов, и перрон почти опустел, и только потом я их заметил. Мама стояла с чемоданом чуть в стороне и держала мою сестру за руку. Наташка ела мороженое, а мама растерянно оборачивалась во все стороны. Она испугалась, что я не приду, а одной в Москве ей было страшно. Я в первую минуту даже не знал, как к ней подойти. Неловко как-то было.

Он затянулся сигаретой.

– Странно, как это не находишь верных слов для тех, кого любишь.

Я тихонько поставил рюмку на маленький столик возле дивана.

– В общем, мы переехали на другой вокзал, гуляли по площади, сидели в кафе, но я все никак не мог сказать того, что было у меня на сердце. Словно какой-то замок мне повесили. А она все смотрела на меня такими глазами, что мне казалось, я вот-вот умру. Чем дольше длилась эта мука, тем больше я понимал свое бессилие. Ломался как дурак, говорил какие-то плоские вещи и с каждой минутой острее чувствовал, что все – я больше не вынесу. До этого я даже представить себе не мог, как может быть тяжело рядом с человеком, которого так любишь. Не знаю, что тогда на меня нашло. В общем, я не дождался отправления их поезда. Объявили посадку, и я ушел. Наврал что-то насчет экзамена и просто-напросто сбежал.

Он прикурил вторую сигарету от первой. Я сидел молча.

– А потом, когда я уже спустился в метро, у меня вдруг в сердце как будто что-то оборвалось. Я вдруг подумал: «Это же моя мама!», и мне так стало стыдно, что я чуть не завыл на всю станцию. Я выскочил из вагона и побежал наверх. Поезд уже должен был отправляться. Я бежал вдоль него и молился, чтобы его задержали. У них вагон был в самом дальнем конце. Когда я заскочил в него, проводница уже никого не впускала. Я протиснулся мимо нее и побежал по коридору, заглядывая в каждое купе. Где-то в середине я их нашел. Какие-то люди заталкивали чемоданы на верхние полки, Наташка прыгала у окна, а моя мама сидела около самой двери и плакала. Никто на ее слезы внимания не обращал. Человек уезжает – мало ли...

Он смолк. Я поднял голову, и мне показалось, что у него самого в глазах... Точно, конечно, я не могу сказать, но мне так показалось. Хотя, скорее всего, я ошибся.

– Короче, все эти семейные дела, – наконец заговорил он, – сплошная мука. Теперь это все повторяется с Сергеем... Мне очень хочется... В общем, я не хочу потерять его. Надеюсь, вы мне поможете. Ведь вы бы точно не стали мне лгать? – Он снова посмотрел мне прямо в глаза.

– Конечно, – сказал я. – Конечно, я врать не буду. Какой смысл?

Домой пришлось возвращаться на метро. Естественно, эти жлобы на своем «БМВ» не стали меня дожидаться. Я ехал в пустом вагоне и смотрел на черное стекло прямо перед собой, в котором маячила только одна физиономия. Волосы торчат дыбом, белое лицо, черные провалы вместо глаз. Тень отца Гамлета. Причем покачивается, когда вагон трясет.

Я сидел и думал о том, что со мной случилось за эти последние три дня. В голове у меня все так перепуталось, что я соображал уже с очень большим трудом. Все эти отцы, деньги, пьянки и проститутки вертелись у меня перед глазами, и я никак не мог уловить в этой толкотне чего-то самого важного. То я начинал думать, что надо вернуть долги родственникам и друзьям, а то вдруг вспоминал сумасшедшего дембеля, или внезапно откуда-то выплывала дамочка со скамейки из Александровского сада, а следом за ней Сережин папаша со своими жлобами. Зачем он все это мне рассказал?

Я закрывал глаза и тряс головой, стараясь избавиться от этих назойливых мыслей, но они возвращались, лезли в мой череп, сплетались друг с другом и завершались всегда одним и тем же. Каждый раз из-за всей этой толкотни, совсем неизвестно почему, выплывало лицо Марины. Оно улыбалось мне глазами и хитро подмигивало. В принципе, ничего странного в этом, наверное, не было. Вот только я почему-то чувствовал, что мне это нравится.

В следующие две недели ничего нового не произо– шло. Мы продолжали ездить в Кузьминки, а я врал своему боссу насчет познавательных экскурсий по злачным местам столицы. Всякий раз, когда мы приезжали к Марине, ее папаша снова убегал за сигаретами, а я играл с Мишей на кухне. Правда, бывали моменты, когда малыш не просыпался от того, что происходило в соседней комнате, и тогда я подкарауливал ее на пути в ванную и улыбался, а она улыбалась мне в ответ. Поправляла в полутьме волосы и улыбалась. Похоже, ей нравился этот наш небольшой секрет. Потом выползал юноша, возвращался с сигаретами заботливый папа, мы пили чай и уезжали. Все было просто чудесно.

Но вдруг этой сказке пришел конец.

Началось, впрочем, вроде бы ни с чего. Пустяк, сущая безделица. Я, как всегда, заехал за этим Сережей в десять утра, а он, как всегда, при моем появлении выключил компьютер.

– Ты спать-то ложишься хоть иногда? Или опять всю ночь просидел в своем Интернете?

– Я спал, – сказал он.