Год обмана - Геласимов Андрей Валерьевич - Страница 13

Удар пришелся в левый бок. Меня как обухом саданули по ребрам, и я взмыл в воздух.

«Лечу! – молнией пронеслось у меня в голове. – Я лечу, мама!»

Это было ужасно долго. Мне казалось, я парил целую вечность.

«Все!» – запищало у меня где-то внутри, и я тяжело рухнул на землю.

Вокруг была полная тишина. Я открыл глаза, потряс головой, но все равно не услышал ни звука. Ни стука копыт, ни шелеста ветра, ни крика птиц – ничего. Только глухими ударами, как барабан, билось мое сердце. Я лежал без движения, открыв глаза, и видел перед собой какие-то корни, куски замерзшей земли, прошлогоднюю траву, мертвые засохшие ветки. Дышать вдруг стало неимоверно больно. Я закрыл глаза и проглотил слюну. В ушах колоколом било сердце. Меня затошнило. Я застонал и снова открыл глаза. Рядом по– явились ноги моего Рыжика. Потом подбежали ноги белой лошадки. Спрыгнули Маринины ноги. Потом появилось ее лицо. Лицо было бледное. Огромные черные глаза и белое как снег лицо. Она открыла рот и что-то сказала.

– Я упал, – сказал я, но сам себя не услышал.

Она еще что-то сказала, но я слышал только, как бьется сердце.

Она закричала, а я старался вздохнуть поглубже. Ноги Рыжика и белой лошадки подошли друг к другу. «Вот этого они и хотели, – подумал я. – Надо было дать им побыть вместе».

Марина склонилась ко мне и продолжала что-то кричать. Я видел, как у нее напрягалась шея. На висках выступил пот.

И вдруг я ее услышал.

– Дыши! Дыши! – повторяла она. – Старайся дышать! Ты меня слышишь?

– Я тебя слышу, – ответил я. – Чего ты орешь? Я тебя очень хорошо слышу.

Она на секунду застыла, а потом без сил опустилась на землю рядом со мной. Легла и затихла. Мне показалось, что она плачет.

Я глубоко вдохнул и почувствовал в боку боль.

Марина приподнялась на локте.

– Ты такая красивая, – прошептал я. – Весь день хотел тебе сказать.

– Не болтай. Лучше полежи спокойно.

– Знаешь, я обманул тебя насчет Сергея.

– Я знаю. Лежи, не вставай. Это может быть опасно.

– Как знаешь?!!

– Лежи, я тебе говорю. Знаю, и все. Лежи, не дергайся.

Я хотел еще о чем-то ее спросить, но вдруг позабыл о чем. В ушах у меня зазвенело, перед глазами завертелись яркие точки, и я, наверное, отрубился.

Когда я открыл глаза, Марина стояла на коленях, склонившись надо мной, и пыталась убрать падавшие ей на лицо волосы. Я понятия не имел, сколько прошло времени и что тут происходило, пока я валялся без со– знания. Самое первое, что я увидел, был ее белый свитер. Прямо перед моим лицом.

Больше я уже не мог сдерживаться. Я не виноват, что она так удобно склонилась. Обняв ее, я припал к ее губам, чего она явно не ожидала. Я почувствовал, как она вздрогнула всем телом, однако оттолкнуть меня не решилась.

Она на мгновение замерла, а потом я ощутил, что она мне отвечает. Я подумал, что не зря все это затеял.

– Так ты прикидывался, что потерял сознание? – сказала она, отрываясь от меня и чуть-чуть задыхаясь.

– Попробовала бы сама так полетать. – Я скривился от боли.

– Лежи, не шевелись. Вдруг у тебя сломан позвоночник.

Я приподнялся на правом локте:

– Чтоб он сдох, этот твой Рыжик! Пристрелите его. Или отправьте на живодерню.

– Подожди, не вставай! Я лучше кого-нибудь приведу.

– Да пошли они все!.. Вместе со своими конями!

– Не вставай, говорю тебе! Что ты делаешь?!!

Я оперся на дерево и медленно выпрямился во весь рост.

– Миша!

– Тебе за меня страшно? – улыбнулся я и тут же сморщился от резкой боли.

– Где болит? – быстро спросила она.

– Вот здесь, – я показал на свой левый бок.

– А спина или шея?

Я повертел головой:

– Вроде бы нормально. Только вот лоб...

– У тебя там ссадина и еще шишка.

– Большая?

– Ничего себе.

Я тихонько вздохнул, проверяя, не станет ли больно, и потом медленно опустился вдоль дерева на землю.

– Дурак ты, – сказала Марина. – Это правда могло быть очень опасно.

– Не опаснее, чем летать с твоего Рыжика.

– Он что, сбросил тебя?

– Нет, я сам с него соскочил. Кстати, ты мне скажи, лошадей едят или нет?

– Не знаю... Я не ем.

– А я теперь, кажется, буду. Интересно, у нас в Москве можно достать жеребятины?

– Перестань. – Она улыбнулась и опять склонилась ко мне. – Не злись. Обошлось ведь, слава богу.

Она снова заправила непослушную прядь за ухо и, встав передо мной на колени, сама поцеловала меня.

– Ого, – сказал я, когда уже все кончилось. – С чего бы это?

– Приз победившему на скачках.

– Ни фига я не победил.

– Как знать. Не всегда нужно приходить первым... Ты сам-то сможешь идти? Или я подсажу тебя на кого-нибудь из них? Хочешь, на мою садись.

– Я лучше на четвереньках поползу!

– Не будешь больше на конях ездить? – усмехнулась она.

– Если захочется вдруг покончить с собой, я лучше прыгну с девятиэтажки. Во-первых, быстрее. А во-вторых, наверняка.

– Я слышала, один мужик свалился с двенадцатого этажа и только сломал ногу.

– Может, его тоже потом кто-нибудь целовал.

– А ты что, специально для этого с коня прыгнул?

– Нет, не специально. Но получилось здорово.

– Ладно, пора идти, а то скоро стемнеет, – сказала она. – Обопрись на меня. Как-нибудь дохромаем.

Всю обратную дорогу обе лошади бок о бок шли сзади нас. Когда мы останавливались, чтобы передохнуть, они клали головы на спину друг другу и смотрели на нас коричневыми глазами. Я видел, как в их зрачках отражались деревья и небо, Маринино лицо и моя разбитая физиономия. Им нравилось смотреть на нас. Когда мы целовались, они одобрительно всхрапывали и трясли гривами.

Я проснулся от яркого света, который лился мне прямо в лицо. Открыв глаза, я чуть не ослеп. Передо мной что-то искрилось, переливалось и слепило меня такими потоками света, что у меня на глаза навернулись слезы. Прищурившись, как только мог, и закрыв глаза рукой, я разглядел большое зеркало, в котором отражалось солнце. Его лучи падали на срез зеркала, и от этого оно горело всеми цветами радуги, разбрасывая по комнате оранжевые, фиолетовые, синие и зеленые зайчики.

Я некоторое время тупо смотрел на всю эту радость, пока не сообразил, что у меня такого зеркала в доме нет. Есть одно небольшое, но оно в ванной. Я перед ним бреюсь.

Комната тоже, по ходу, была не моя. Я повернул голову и увидел под своим одеялом Марину. Впрочем, одеяло тоже было не мое. Это вообще был чужой дом. Я проснулся в чужом доме.

«Так-так, – подумал я. – Угораздило меня в эту постель забраться. Чего я теперь скажу маленькому Сергею? А его папе? Вот, блин, сымпровизировал... Но какая она красивая!»

Марина лежала, закинув левую руку под голову, и солнечные зайчики дрожали у нее на груди и на лице. Странно, но они совсем не мешали ей спать. Очевидно, она привыкла. На окнах даже не было штор.

Я понятия не имел, сколько сейчас времени. Наверное, очень рано. Солнце едва взошло. Комната при свете выглядела совсем иначе. От утренних лучей солнца она как будто светилась. Стены были выкрашены в мягкий сливочный цвет. Даже ковер на полу был бледно-желтый.

Лежа в этой кровати рядом с Мариной, разглядывая ее комнату, куда я раньше никогда не входил, я чувствовал себя очень странно. Как будто мир вокруг сошел со своего места и тихими шагами перебрался на другое. Не так чтобы очень далеко, но, в принципе, на другое.

«А ему-то здесь нельзя ночевать, – злорадно подумал я. – Папочка не велит. Отругает и поставит в угол».

– Мне нравится солнце, – неожиданно заговорила Марина.

Я вздрогнул и повернулся к ней. Фиг ее знает, сколько времени она уже так на меня смотрела. Я, например, не слышал, как она проснулась.

– Что?

– Я люблю солнце, – повторила она. – Специально жду весну каждый год, чтобы оно меня по утрам будило. А сегодня ты на моем месте лежал.