Красная Грива - Кочетков Виктор Александрович - Страница 2

2

и мирно, одной рукой прижимала младенца, а другой указывала куда-то вдаль. Находилась в серебряном искрящемся облаке из огня, ярчайшее свечение исходило во всем великолепии, умаляя солнечный свет. Многие видели это, но многие ничего не замечали, как ни пытались вглядываться.

Люди заволновались, поражаясь случившемуся чуду. Из района прибыло начальство, журналисты. Снимали, фотографировали. Вызвали вертолет, он многократно облетал купол, вел телевизионную съемку.

Началось паломничество. Тысячи людей приезжали смотреть, ночевали в палатках. Одни видели, другие нет. Те, кто видел, считал себя отмеченными особой благодатью. Остальные терялись, в величайшем смятении падали ниц, молились долго, истово…

А Матерь Божья все стояла, осиянная величием небесной славы, в огненном ореоле благочестия. Казалось, Она хочет что-то сказать людям, донести какую-то весть, подать знак грешному миру, предостеречь. Ночами превращалась в горящую звезду, с рассветом принимала видимый облик.

Село бурлило от пришествия пилигримов. Появился кортеж митрополита, самого владыки Иеронима. Оттуда вышел весь митрополичий причт, в сверкающих золоченых ризах. Вмиг узрели Деву Непорочную, пали в густую пыль, с великим усердием отслужили благодарственный молебен. Организовали массовый крестный ход, возблагодарили Создателя и Невесту Его.

Иероним остался в селе. Ему отвели лучшие покои в доме старосты, он вел молитвенные литургии в храме, прерываясь лишь на недолгий сон. Отец Герасим выпросил позволение продавать бесценное миро всем страждущим, а вырученные средства пустить на капитальный ремонт церкви. Митрополит согласился, обрадовав, что храм без сомнения приобщен божественной благодати и ремонт, конечно же, нужен. Обещал помочь материалами и рабочей силой.

Отец Герасим как лет двадцать сбросил. Помолодел лицом, летал, словно на крыльях, везде успевал. Фаддей Фаддеевич собрал со всего села множество пузырьков от лекарств и особой освященной ложкой разливал драгоценное миро. Продавали его тут же в церковной лавке и очередь не кончалась. Люди шли и шли. Свечи закончились быстро, посылали грузовик в город, чтобы закупить полтонны новых. Церковная касса быстро пополнялась. Сколько денег оставалось в кармане у старосты, сколько утаивал отец Герасим, никто об этом не знал, да и не до них было. Все гадали, рядили, к чему бы сие знамение?

На сороковой день исчезла Дева Серебра. Все опять потускнело вокруг, но иконы продолжали мироточить.

Митрополит проводил последнюю ночную службу. Церковь была полна молящимися, люди радостно и восторженно клали поклоны, с душой пели псалмы. Особо ретивые пали ниц пред ликами святых, замерли в благочестивой неподвижности.

В открытых дверях показался Ивашка. В замызганной мешковине, грязных дырявых штанах, с пастушьей дудкой на груди, одетых на босу ногу не то лаптях, не то сандалиях, вид имел очень уж непотребный. Да и запах домашней скотины принес с собой. Словно легкий ветерок пронесся по храму, некоторые свечи потухли, задымились…

Иероним обернулся, увидел босяка, сурово сдвинул брови, но не сбился, продолжил чтение литургии. Бабки зашикали, зашипели:

– Куда прешься, Ирод? В святом месте в таком виде! Изыди, окаянный!

Откуда ни возьмись, появился староста, крепко взял за руку, вытолкнул за порог. Швырнул пастушка наземь в густую пыль, крикнул злобно:

– Чтобы и духа твоего здесь не было!

И осекся. Неугасимой яростью на него смотрели два немигающих огонька. Патрик прыгнул стремительно, но Фаддеичу сильно повезло, лишь ворот, да полрубахи остались в зубах зверя, а на шее багровела ссадина от грозных клыков. Юркнул перепуганным зайцем за дверь, закрылся на засов, начал креститься, благодарить…

Ивашка поднялся, отряхнулся, взглянул на темный крест, поманил разъяренного пса и они побрели восвояси.

На следующий день к старой Агафье зашла Марина Геннадьевна, врач сельского медпункта, статная сорокалетняя женщина, удивительно обаятельная и добросердечная.

Она осталась вдовой несколько лет назад. Муж, агроном, совсем еще юной привез ее сюда. Они и познакомились где-то там в своих институтах. Жили, душа в душу, любили. Их уважали в селе, хвалили, брали пример, завидовали. Но от тяжелой болезни муж скончался, оставил Марину одну, детей у них не было. Она долго переживала, не хотела жить, сильно горевала. Но успокоилась со временем, оправилась, приободрилась. Казалось, нашла занятие для себя, своей тонкой души. Стала чаще посещать церковь, много читала, думала…

Вчера она была там, все видела и слышала. Принесла Ивашке кое-какие вещи, оставшиеся от мужа, велела бабке передать, чтоб зашел к ней вечером подшить, подогнать остальное.

После вечерней зорьки Ванька появился в ее дворе. Марина подоила корову, возвращалась с ведром молока, увидела его. Он робко подошел и вдруг опустился на колени, приник лицом к пахнущей парной свежестью руке:

– Благодарен Вам! Вы милосердны…

Она зарделась, взволновалась, забеспокоилась чего-то. Разозлилась на саму себя.

– Ого! Да ты и манерам обучен?.. Откуда ты взялся, такой кавалер? – спросила с иронией.

Тот выпрямился, стоял, смущенно опустив глаза.

– Помоги ведро донести, – он взял, потащил в дом.

Марина смотрела на его субтильное тельце, и острая волна материнской нежности поднималась к горлу. Глаза быстро промокли. Утерлась подолом, пошла вслед.

Ивашка бережно опустил ведро на лавку, сел рядом. Она прошла в закут, загремела там тазами, ведрами. Выволокла железное корыто, поставила посреди горницы.

– Снимай свою хламиду, хоть вымою тебя, пока вода горячая еще.

Ванька не двигался, затаил дыхание…

– Снимай, снимай, я не смотрю, – вышла за водой.

Он сидел в этом корыте и не испытывал стыда. Марина намыливала ему косматую голову, омывала чистой водой. Жесткой мочалкой терла спину с выступающими ребрами.

– Чего же отощавший такой, аль не кормит бабка? – ей было жаль его, у нее мог быть такой сын…

– Кормит, – было видно, как он преображался. Марина ножницами остригла, подравняла непокорные волосы. После, сидел на лавке умиротворенный и чистый. Косил глазом в экран работающего телевизора, слушал.

Марина вынесла грязную воду, прибралась, вскипятила самовар. Пили чай с вареньем, ватрушками, молчали. Не было неловкости, неудобства.

– Что же привело тебя в наше село? – она смотрела в его детские светлые глаза, понимая, что человек он необычный, не нормальный какой-то…

– Я пришел учиться, – он говорил серьезно, не поднимая головы, глухим сжатым голосом.

– Чему же здесь можно научиться? – Марина очень удивилась ответу, заинтересовалась.

– Я пришел учиться Красоте!.. – голос звучал ровно, явственно, убежденно.

– Красоте?.. – она не верила, смотрела на него испуганным жалостливым взглядом. – Что же такое Красота?

Ванька начал говорить. С внутренней силой, твердо, очень необычно, неожиданно:

– В сущности своей – это проявление Божественной благодати, исходящей