Звенья цепи - Кочетков Виктор Александрович - Страница 19

19

волнуйся, Света! Я найду, что сказать, – Лариса поднялась и подошла, обняла племянницу. – Ты себя береги. Про Вадима и ребенка думай. Я приду за тобой.

Светлана тихо заплакала. Казалось, будто что-то последнее родное и близкое уходит навсегда из ее жизни. Не остается никого рядом, лишь старая бабка да странный немой и скособоченный Василий, внимательно наблюдающий за их прощанием. Сможет ли она когда-нибудь увидеть свою дочь, мужа, родителей? Сможет ли вернуться домой? Черная тоска, глубокая внутренняя тревога и горестная печаль вдруг нахлынули разом. Она обреченно закрыла лицо руками, опустилась на стул.

– Ну, все, иди уже, – бабка бесцеремонно вытолкала Ларису за дверь. – Васька, собаку привяжи!

Глава 9

Светлана сидела за столом и мелкими глотками прихлебывала крепкий ароматный чай. На душу легла черная неодолимая тягость, она понимала, что делая такой выбор, не остается пути назад. Счастливая беззаботная жизнь виднелась далеко в прошлом. Будущее смотрело в глаза тревожной неизвестностью и гнетущими сомнениями. Она не верила в себя, остро чувствовала внутреннее бессилие перед начертанной судьбой. Хотелось зарыться лицом в подушку и рыдать от разъедающего сердце отчаяния. Забрать Дашу и бежать отсюда прочь.

В памяти возник образ ее загорелого, полного сил мужа. Тот миг встречи из дальнего похода, блеск орденов и радостные лица моряков. Их жаркие объятия, сияющий полет ярких воздушных шаров, украшенные флагами корабли на рейде…

И все сменилось видением белой больничной палаты. Вадим в бессознательном состоянии с капельницами и кислородной маской. Мерцающие приборы, писк многочисленных датчиков, медсестра в стерильном, застегнутом наглухо халате и неразговорчивые, разводящие руками врачи-профессора. Наталья Леонидовна, сокрушенная горем, совершенно разбитая трагедией и непонятно как державшаяся на ногах. Даша, замкнувшаяся, будто повзрослевшая, со скорбными детскими глазами.

Горький ком застрял в горле. Слезы капали в чашку, смешиваясь с кружащимися чаинками. Постепенно проходила слабость, душистый мятный чай ощутимо приносил успокоение. Власьевна убирала со стола, подкидывала поленья в печь, часто взглядывая на нее, видно оценивая состояние.

– Жарко как, бабушка! Куда вы так натопили?

– Еще жарче будет. Сейчас мыть тебя стану, телу очищение делать.

Вошел с улицы Василий. Замычал что-то, показывая руками вверх. Бабка выглянула в окно. В чистом ночном небе пугая своими размерами, застыла огромная кроваво-красная луна. Блеск звезд померк на фоне столь необычного явления. Тишина и покой укрывали землю и оттого близкий лес, камыши на берегу пруда казались волшебными, скорыми и зловещими предвестниками бесовского праздника Купала. Власьевна долго смотрела на расстилающуюся панораму. Наконец резко повернулась, задернула занавески:

– Чего ты всполошился? К дождю это. Завтра ливень и гроза будет. Принеси еще два ведра воды, да дров захвати. И спать иди.

Василий замотал головой, вышел. Принес, что велено и отправился на другую половину дома. Бабка поставила ведра на печь, вытащила из чулана жестяное корыто.

– Раздевайся, – приказала Светлане. – Одежду сюда положи, она тебе не понадобится.

Девушка сняла нарядное платье, нижнее белье, аккуратно сложила в стопку. Опустилась на табурет, робко прикрываясь руками.

– Справная молодица. Жизненного, женского много в тебе. Дети добрые, здоровые будут. Только дух свой крепить надо! – Власьевна со всех сторон осмотрела ее. – Меня не стесняйся, голубица. Подними руки, – ведунья трогала грудь. – Только на одного молока хватит. Следующего уже не выкормишь, знай! Другая мамка нужна будет.

Светлана молчала, смущенная бабкиной бесцеремонностью. Но не было стыда, стеснения. Она понимала важность момента и во всем подчинялась строгой старухе. Та подошла сзади, вытащила заколки и шпильки. Густые темные волосы волной рассыпались по плечам. Власьевна старинным черепаховым гребнем стала медленно и осторожно расчесывать длинные вьющиеся пряди, произнося скороговоркой непонятные приворотные слова. Голос срывался в еле слышный шепот, затем повышался до обычной громкости. Потом опять переходил в странное бесконечное шипение. Волосы под гребнем искрились фиолетовыми змеями, тихонько трещали, сверкая статическим электричеством. У Светланы закрывались глаза, блаженное состояние охватывало размякшее тело, кружило и дурманило голову. Забывалось обо всем плохом, трудном. Мысли растворялись, пульсируя в унисон с колдовскими речениями. Уносились вдаль проблемы и житейская суета, наступал долгожданный покой. Одинокие искрящиеся импульсы возникали в мозгу и тут же исчезали, затухая угасающим эхом. Состояние приятного забытья и томной неподвижности зачаровывало сознание, усмиряя стук пылающего сердца. Ощущение сладостной неги заполняло плоть, а внизу живота, там, где зарождалась новая жизнь, отзывалась трепещущим биением крохотная живая сущность. Это было настолько необычным, особенным и нежным, что хотелось навсегда сберечь такое желанное чувство соединения матери и ребенка. Ничего подобного при беременности Дашей она не испытывала. Из забытья вывел скрипучий голос Власьевны:

– Очнись, голубушка! Время омовения… – бабка усадила ее в наполненное теплой водой корыто. Подлила пахучего снадобья и вода закипела мыльными радужными пузырями. Добавила кипятка из ковшика.

– Горячо, бабушка!

– Терпи, золотко! Так надо, – подлила еще.

– Ой! – Светлана не могла терпеть, вода жгла бедра, живот.

– Все, все, – Власьевна руками взбивала пену. – Сейчас привыкнешь. – Из стеклянного пузырька налила себе в ладони яркого золотистого средства и стала втирать в волосы девушки. – Вот из яичных желтков тебе шампунь. Яйца перепелиные, свежие. Если к ним толченый корень тысячелистника добавить, никакие немощи волосу не страшны. Густыми, сильными и здоровыми расти будут. А сухие тертые цветки пижмы туда растворить, так молодость и красота навсегда с тобой останутся.

– Откуда вы все знаете, бабушка?

– А у меня в роду травники да знахари были. От прапрабабушки идет у нас по женской линии. И долголетие и знания тайные ведовские…

– Вы людям помогаете, лечите?

– Конечно, помогаю. На вашу медицину надежды никакой. Чего она может? Только резать да таблетками травить. В корень болезни зреть надо, а не последствия исправлять. А причина – она глубоко порой спрятана. Хворь, это ведь итог поступков греховных, а то и помыслов. Душу-то грязью замажут, ненависть затаят, завистью изойдут, – вот и результат.

– Как же это происходит? – Светлана с наслаждением ощущала, как серебристая пена щекочет плечи. Власьевна мягкой мочалкой долго и тщательно терла спину, подливая горячей воды.

– А так и происходит. Люди ко мне с добром, с трудностями, немощами своими приходят, а я им разум, сущность духовную очищаю, пятна, скверну словом отмываю, заклятиями древними колдовскими кривду спрямляю. Не всем помочь могу. Далеко не всем. Бывало, придет к тебе человек, а на нем и места живого нет. Мертвечина одна и тлен. Сгнило все внутри, лишь струпья да язвы от дел невиданных, злодейских. К такому и прикоснуться-то страшно.

– А вы в бога верите, бабушка?

Власьевна вздрогнула, остановилась. Рука с мочалкой опустилась,