Чуйский тракт - Кочетков Виктор Александрович - Страница 14

Геннадий долго говорил о своих приключениях. И о сломавшемся бензонасосе, о грабителях на дороге и расстрелянном джипе, о похищенных долларах и страшной старухе. Сказал, что это он так сам себя исхлестал каким-то особым веником. С гордостью рассказал о том, как все бандитские деньги перевел больным детям.

Зина слушала, но было видно, что она не верит, ни единому его слову. Сериал давно закончился. По телевидению передавали последние новости.

Вдруг Гена увидел знакомую картину:

– Смотри скорее, а ты мне не верила! – он показывал на экран. Зинаида добавила громкости.

Показывали изрешеченный джип в лесу и мертвых пассажиров. Голос за кадром со странным удовольствием смаковал подробности убийства. Сказал, что очевидцы-грибники видели неопознанный грузовик на большой скорости уходящий с места преступления. Предполагалось, что киллеры бросили автоматы в лесу и скрылись на нем. Похоже, это был Зил-130. Ведется экспертиза рисунка протекторов. Грузовик, скорее всего угнанный. Никто не понимал, почему злоумышленники воспользовались именно таким автомобилем. Видимо, чтоб сбить со следа милиционеров. Одним из убитых оказался известный криминальный авторитет по кличке Сиплый. Кандидат в депутаты и организатор детского благотворительного фонда «Благодея». Фонд создавали с целью отмывания денег, все расчетные активы арестованы. Ведется следствие.

– Какой же ты идиот! Идиот! – Зинаида заметалась в приступе ярости.

– Ничего себе! – Гена сидел, ни жив, ни мертв.

– Зачем ты деньги в этот дурацкий фонд отдал? Все! Дома жрать нечего, а он доллары тысячами раздает! Какие дети? Ты же слышал, чем эти бандиты занимались? – она со злостью швырнула о пол хрустальную вазу, осыпав осколками все вокруг.

– Теперь тебя ищут, и машину твою ищут, и найдут, не сомневайся!.. И на тебя повесят!.. Сволочь! Всю жизнь мне искалечил! – она бушевала как разъяренный ураган.

Геннадий сидел жестоко уязвленный, раздавленный собственной глупостью.

– Ничего от тебя хорошего не видела!.. Ничего! Как был ты простофилей, так простофилей и остался!.. – Зинаида летала будто фурия, вихрем опрокидывая стулья.

Ему стало очень обидно от ее упреков.

– Как же так? Почти двадцать лет вместе прожили, а оказывается, ничего хорошего не было? – он возмущенно посмотрел на нее.

– Заткнись, Гена! Никогда не любила тебя! – бурная ярость перешла в плач. – Ну, зачем ты тогда появился? Зачем?

– Все не можешь забыть своего ненаглядного Рафаэля? – это был удар ниже пояса.

Зинаида смолкла на миг, подняла мокрые от слез глаза и что есть силы, отвесила ему звонкую пощечину. Гена от неожиданности отлетел на диван.

– Не смей так говорить о нем! Слышишь?

– Слышу! – щека горела от удара. – Я все, все про тебя знаю! У тебя есть любовник! Есть, не спорь!

– Что? – она вдруг успокоилась. – Любовник? Да, Геночка! У меня есть любовник! И уже давно! Состоятельный образованный человек. Тонкий, щедрый, привлекательный! В отличие от тебя... Неудачника!.. – последнее слово каменной глыбой упало на голову Геннадия.

Он закрыл лицо руками, чувствуя, как сердце пронзает раскаленная железная стрела. Хотел что-то ответить и не мог, хотел встать, тело не слушалось его. Воздуха не хватало, душу щемила горечь безвозвратной утраты.

Зинаида молча плакала, невидящим взглядом уставившись в погасший экран. Им обоим было понятно, что семейные отношения зашли в тупик. Никто не знал, как дальше жить с таким тяжелым камнем в душе. Долго сидели в темноте, в безмолвии. Наконец Геннадий, приняв решение, начал одеваться.

– Куда ты? – она жалела о своей несдержанности.

Не отвечая, он быстро вышел во двор.

– Гена!.. – Зина услышала шум заводимого мотора. Вскочив, стремительно бросилась к двери. – Гена!.. – перед ней промелькнули габаритные огни на удаляющемся заднем борту кузова. – Гена!.. Вернись!.. – кричала ему вслед, остро почуяв страшное, непоправимое…

Геннадий гнал на полной скорости. Слезы заливали лицо. Острая обида выжигала все изнутри, душа застыла в безнадежной тоске. Ничего нельзя исправить. Ничего. Простить? Как? Как можно жить, зная, что человек, которому ты посвятил жизнь, отдал душу, сердце, любовь, все, все растоптал и предал тебя? И укорил несовершенством, упрекнул несостоятельностью, смертельно обидел изменой. И назвал неудачником, втоптав в грязь окончательно. Зачем теперь жить? Для чего? Для кого?

Выехав за город, грузовик заревел на полных оборотах, стремительно пронзая ночь. Геннадий твердо решил умереть. Под Бийском есть длинный высокий мост. Вот с него-то он и слетит. Предстоящая смерть совсем не пугала. Он не знал, как жить с такой глубокой раной. Жизнь заканчивалась мучением. Чувство одиночества охватило его. Ветер врывался в открытые окна, он не ощущал холода. Попытался вспомнить что-то счастливое из своей жизни и не смог. Все радостные мгновения были связаны с Зиной. Без нее счастья не было.

Разве только когда он, совсем-совсем маленький пятилетний мальчик, сильно болел ангиной. Лежал в своей детской кроватке, лихорадочно метался в горячке и проваливался в беспамятство, беспрерывно теряя сознание. Его увезли в больницу, и мать ни на минуту не отходила от него. Врачи разводили руками и намеками говорили о возможности летального исхода. Мама заливалась слезами, не знала чем помочь умирающему ребенку. В день, когда наступил кризис, маленький Гена очнулся и, горестно глядя на маму, слабым голоском просил мороженого. Она сказала, что нельзя, что врачи не разрешают. Он ничего не ответил, только отвернул лицо. Мама видела, как по детской щеке скатилась одинокая горькая слеза.

– Я сейчас сынок, сейчас, ты только не засыпай!

Он лежал под серым одеялом, свернувшись калачиком. Маленький, горячий, чуть живой. Показалось, мама никогда уже не придет к нему. Вздохнул тяжело и опустил веки. Ни сил, ни слез больше не было. Проваливаясь в черную пустоту, из далекого далека услышал зовущий родной голос. С большим трудом смог открыть неподъемные веки. Мама плача звала его, держа в руке вафельный стаканчик. Вокруг столпились врачи в белых халатах, но он видел только ее. Он не знал, что в стаканчике налито подогретое мороженое. Мама ложкой зачерпнула, поднесла к его губам. Но он не мог открыть рот. Кое-как затолкали в него ложку мороженого. Гена ничего не почувствовал, но вновь открыл рот. Мама, горько рыдая, кормила его. Через какое-то время он ощутил вкус, глаза чуть загорелись. Съел все и попросил еще. Лежал, облизываясь, пока не сбегали за второй порцией. Мама нежно гладила его воспаленную голову. Принесли еще один вафельный стаканчик. Он скушал и его, навсегда запомнив вкус растаявшего мороженого, с тех пор не зная ничего вкусней. После провалился в долгий беспробудный сон и спал целые сутки. Потом стал быстро выздоравливать.

Этот забытый эпизод, ласковые мамины руки, нежно теребящие его волосы, и был самым счастливым