Тихий Коррибан - Шиннок Сарина - Страница 30

30

наконец, ступор после столь ужасающего открытия, я возвращаюсь к лифту и спускаюсь еще на этаж ниже. Здесь нет решеток, нет камер, только двери служебных помещений, почти у всех из которых сломаны замки. Одна лишь центральная двойная дверь поддается. Отворяя ее, я замечаю мелко нацарапанный, почти невидимый под слоем грязи текст: «В их вареве алая ртуть!». Глупая шутка, быть может, предназначавшаяся для новоприбывших заключенных. Мне никогда не хотелось знать о том, что творится в тюрьмах, это ведь, как правило, невообразимая дикость. И все же трудно допустить мысль, что заключенных здесь действительно могли медленно травить, еще и оксидом ртути.

Дверь приводит меня на огромную тюремную кухню, где на грязных столах валяются куски кожи и гниющего мяса, а на одном из столов даже лежит целый разлагающийся человеческий труп, из которого проросла ядовитая алая плесень. Запах просто ужасен. Увидев еще один отрывок красной бумаги под лавкой, я спешно хватаю его и покидаю жуткое помещение. На листке написано следующее:

«Киффар, согласившийся на собственный страх и риск читать улики, рассказал жуткие вещи. Самым ужасающим был тот факт, что все жертвы шли на смерть добровольно. Убийца обладал поразительным даром убеждения и сильной волей. Он получал от жертвы согласие расстаться с жизнью, после чего умерщвлял, как правило, внезапно и быстро, а потом вырезал у трупа сердце. Он словно был маньяком-коллекционером. Ужасающее дело. Исходя из того, что я уже знаю о подозреваемом, мне не приходится сомневаться в том, что под следствием находится именно тот человек. Хотя в нем вряд ли осталось что-то человеческое, но он мастерски поддерживает иллюзию, что это не так».

Это дневник кого-то, кто участвовал в расследовании или следил за его ходом. Интересно, в каком году имели место описываемые события? Ведь я ни разу не слышал ничего похожего на это дело некоего «сереннского маньяка», который еще и принадлежал к знатному роду. В голове не укладывается реальность подобной ситуации.

Спустившись еще на этаж вниз, я снова сталкиваюсь с гнездящимися в коридоре насекомоподобными тварями, которых там в этот раз засело уже гораздо больше. Опасаюсь, что их численность будет возрастать по мере спуска ко «дну», к нижним уровням тюрьмы, где содержались самые опасные заключенные. Не могу быть уверен, что раздавил здесь всех личинок, но это уже похоже на одержимость. Меня просто передергивает от всего, что я вынужден видеть здесь.

Еще один красный листок обнаруживается прямо посреди «улья», свитого монстрами. Это оказывается продолжение тех же записей о расследовании:

«До меня дошли слухи, что он наложил на себя руки. Какой же мог быть у него повод обрывать собственную жизнь, если на нем не было реальной вины? Однако после смерти главного подозреваемого убийства не прекратились. Было еще как минимум три жертвы, но сердца у трупов не были вырезаны. Основная версия остается таковой: кто-то просто имитирует его почерк. Что ж, пока такое объяснение кажется мне разумным. Но нужно признать, что до сих пор сам факт того, что такое количество убийств с особой жестокостью совершено на Серенно, не укладывается в голове. За века и тысячелетия здесь выработались такие законы уважения и чести, такое возведение в ранг высших ценностей размеренного мирного существования, что сереннцы уже очень давно не знают жестоких преступлений. Боюсь, когда это дело закроется, все данные о нем сотрутся во всех архивах».

Что ж, видимо, тот, кто писал это, оказался прав, и информация была тщательно убрана из всех анналов. Всего было тринадцать жертв? Мое сознание очень хочет привязать это число к отпечаткам рук в подвале, ведь те, кто умер у меня на глазах, тоже упоминали кого-то убедительного. Однако я не могу знать, когда происходили убийства, а значит, выводы делать нельзя. Но, с другой стороны, ведь эти красные бумаги точно попадают мне в руки не просто так. Нужно спускаться ниже, на самое «дно» ради определенности.

И вновь я сталкиваюсь с чудовищами, жадно пожирающими собственных бледных пищащих отпрысков и отрывающих беззубыми ртами куски плоти с боков друг друга. Я начинаю расстреливать их из слагомета еще до того, как они замечают меня и бросаются в мою сторону, как к особо лакомой добыче, и выигранное время и сокращение их численности только и позволяет мне одолеть тварей. Их действительно стало еще больше, группа монстров заперта в одной из камер, отделенной от соседней не стеной, а решеткой. И как назло еще один фрагмент красной бумаги лежит просто на границе двух камер, среди белесых склизких органических пленок. Меня дергает до тошноты от одной мысли о том, что придется быть так близко к хитиновым тварям и брать в руки листок, по которому ползали их личинки. Но мне нужна эта запись. Я захожу в камеру, соседствующую с запертым «ульем», и вынимаю кинжал из ножен. Монстры ревут и кидаются на решетку. Я пронзаю бумагу лезвием кинжала и, сняв ее с острия, прикладываю к стене камеры и разглаживаю, чтобы прочитать текст:

«Они называют серию новых убийств «делом рук подражателя»! Консультант из расы киффаров был категорически не согласен с ними, но после стольких психометрических опытов со смертью они поставили под сомнение здравость его рассудка. И теперь он мертв, и почему-то я уверен, что он легко пошел на это избавление. Идиоты! Есть ли кто-то, кто мог бы имитировать такой почерк – почерк маньяка, умеющего убеждать? Подследственный, опрометчиво отпущенный ими по подписке, умел оказывать влияние на других необъяснимым образом, в этом я не сомневаюсь. Не могу понять, почему даже я не допустил сразу мысль, что можно имитировать собственную смерть, чтобы продолжить свои черные дела? Но самое ужасное, что теперь я понял – он придет за мной! Я знаю. Я стану пятнадцатым.

2 год ВрС, 20 число IV месяца».

Мое желание связать два независимых факта становится еще более упорным. Ведь, получается, в итоге было пятнадцать жертв. Однако выходит, что убийства начались более десятилетия назад, а знаки появились лишь сейчас. Я не успеваю сформулировать для себя иные аргументы за и против своей гипотезы, когда за моей спиной раздаются шаркающие шаги. При всем железном самообладании я едва не вздрагиваю, резко обернувшись. За решеткой камеры стоит человек в выцветшем синем мундире и грязных туфлях, с длинными темными волосами и седеющей бородой. Я уже видел лицо этого мужчины, так похожее на мое собственное, если бы только не этот тяжелый взгляд.

- Ты… - шепчу я, не веря глазам.

- Да, джедай-предатель, - отвечает