Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф - Страница 8

8

пиджака, а рукава его рубашки были закатаны по локоть. Его голова казалась маленькой под комковатым узлом галстука. Лицо его было полностью залито розовым, щеки багровели, и он посасывал кончик своей кисти из фундука.

- Она продвигается, - сказал он весело, - я наконец-то смешиваю правильные цвета для снега в пустоши. Взгляни!

Эйнар писал картины настолько маленькие, что они уместились бы в руках. Эта специфическая картина была темной - болото в зимних сумерках, а тонкая линия грязного снега была единственным оттенком светлого между губчатой почвой и небом.

- Это болото в Блютус*? - спросила Герда. В последнее время она устала от пейзажей Эйнара. Она никогда не понимала, как он мог рисовать их снова и снова. Он мог закончить этот вереск сегодня и продолжить рисовать его утром.

На столе лежал каравай ржаного хлеба. Эйнар потратился, что было не похоже на него. На столе стояла миска креветок на льду, а также блюдо измельченной говядины и чашка с жемчужным маринованным луком. Лук напоминал Герде четки Карлайла, которые были у него в детстве и которые он перебирал, когда был слишком слаб, чтобы играть на улице.

      - Лили была здесь? - она почувствовала необходимость сказать об этом, так как знала, что Эйнару нужно высказаться.

- Около часа. Может, меньше. Разве ты не чувствуешь ее запах? Ее духи? - он полоскал свои кисти в банке с бледно-белой водой, похожей на молоко. Герда купила ее, когда впервые вернулась в Данию после войны. Она не знала, что сказать. Не знала, что ее муж хотел услышать.

- Она вернется?

- Только если ты захочешь, - сказал Эйнар, сидя спиной к ней.

Его плечи были не шире, чем у мальчика, так что мужчиной он был не крупным, и Герде иногда думалось, что она могла бы без труда обернуть свои руки вокруг него дважды. Она смотрела, как его правое плечо сотрясается, когда он промывает кисти. Что-то подсказывало ей встать за ним, забрать у него кисти и шепнуть ему, чтобы он не двигался. Все, что она могла сделать - это позволить ему свои желания, и в то же время, ей неизменно хотелось, чтобы он был немного смелее и мог сам сказать, что нужно делать с Лили.

В квартире на чердаке в Доме Вдовы сумерки заполнили окна, и Герда крепко держала Эйнара за руки. В конце концов, она сказала только то, что было уместно для нее:

      - Лили. Это все, что она хочет сказать?

В июне должен был состояться бал для художников в Сити Холле. За неделю до него Герда держала приглашение в кармане, не зная, что с ним делать. Эйнар недавно сказал, что у него нет желания идти на бал. Но у Герды была другая идея. Она пришла, чтобы увидеть в глазах Эйнара тоску, которую он не готов был признать.

Однажды в театре она спросила:

- Ты не хотел бы пойти, как Лили?

Она спросила потому, что догадывалась: это именно то, чего хотел Эйнар. Он никогда бы не признался в таком желании сам. Он редко признавался ей в чем-либо, если только она сама не подталкивала его, и только в этом случае он открывал ей свои истинные чувства, а она терпеливо его слушала.

Они были в ложе королевского театра. Красный бархат на подлокотниках затерся, а над авансценой была вышита надпись: “Не Только Для Удовольствия”.

Черные полы в тот день были натерты воском, и в воздухе висел сладкий лекарственный запах. Это заставляло Герду думать о запахе в их квартире после того, как Эйнар там убрался и вытер пыль.

Руки Эйнара задрожали, шея порозовела. Эйнар и Герда были почти так же высоко, как электрическая люстра с ее большими стеклянными шарами. Свет падал на Эйнара, открывая его щеки чуть ниже ушей, где большинство мужчин носили бакенбарды. Его борода была такой светлой, что он брился один раз в неделю. Усов над верхней губой было так мало, что Герда могла запросто их сосчитать. Цвет его щек был словно чайная роза, чему Герда иногда завидовала.

Оркестр настраивался, готовясь к длинному вступлению оперы “Тристан и Изольда”. Пара, сидевшая рядом с Гердой и Эйнаром, едва заметно сняла вечерние туфли.

- Я думал, мы решили не идти на бал в этом году, - наконец сказал Эйнар.

      - Мы можем не идти… Я просто подумала…

Свет погас, и дирижер прошел к оркестровой яме. В течении следующих пяти часов Эйнар сидел неподвижно, ноги его были прижаты друг к другу, а в руках он сжимал программку. Герда знала, что он думает о Лили. Она словно была его младшей сестрой, которую он долго не видел, и теперь она вернулась домой.

Сегодня Анна исполняла Брангену - служанку Изольды. Её голос заставил Герду думать об углях в печи, и хотя это было не лучшее сравнение, но сопрано звучало хорошо. Как еще должна звучать служанка?

- Некоторые из самых интересных женщин не особо красивы, - обратилась она к Эйнару позже, когда они лежали в постели, и ее рука чувствовала тепло его бедра. Засыпая, она уже не думала о том, где находится - в Копенгагене или Калифорнии.

На следующий день, когда Герда вернулась со встречи с другим владельцем галереи, - мужчиной настолько робким и незначительным, что укол его отказа никак не задел Герду, она, вернувшись домой, пошла поцеловать Эйнара. На его щеках и волосах был призрак Лили, хранивший запах мяты и молока.

- Лили снова была здесь?

- Весь день.

      - Что она делала?

      - Она пошла в “Фоннесбех” и купила себе несколько вещей.

      - Одна? - спросила Герда

Эйнар кивнул. Он закончил картину в течении дня, и сидя на ореховом стуле, читал раскрытый в руках “Политикен”. Эдвард IV свернулся у его ног.

      - Она просила передать, что хочет пойти на бал.

Герда ничего не ответила. Она чувствовала, что кто-то объясняет ей правила новой игры. Она слушала и кивала, на самом деле думая про себя: «Я надеюсь, что пойму все лучше, как только игра начнется».

      - Ты же хочешь, чтобы она пошла, не так ли? - спросил Эйнар, - она пойдет с тобой вместо меня, ты согласна?

Герда стояла, накручивая волосы на палец.

- Я не против, - ответила она.

Ночью Герда лежала в постели с Эйнаром. Ее рука покоилась у него на груди. Когда