Нэнэй - Марат Муллакаев - Страница 36

36

темно, когда они дошли до ближайщего селения. После доклада разведки о том, что федералы здесь еще не появлялись, отряд остановился на ночлег.

Несмотря на поздний час, усталость, Хаят-апай впервые за последние дни искупалась в помещении, немного напоминающем баню. По просьбе Акбулатова ей предоставили койку, нашли одежду, хотя и не новую, но добротную.

Она никак не могла уснуть. Перед глазами, словно кадры кинохроники, возникали эпизоды рукопашного боя: сквозь пелену то всплывали застывшие перед лицом смерти глаза Кильмаматова, то кривились в агонии губы отрезанной головы Гелисхана, то ударял по нервам жуткий крик Сосина: «Мамулька!!!». Чтобы отвлечься от горьких дум, старушка переключила мысли на предстоящую встречу с внуком. «Смогу ли я освободить Тагира? – переживала она, ворочаясь в постели. – Жив ли он? Отдадут ли его мне?». Только под утро забылась в коротком сне. Она то стонала, то выкрикивала какие-то слова.

Перед рассветом, когда запели первые петухи, Хаят-апай стихла, задышала ровно, словно ребенок. Ей приснилась деревня… Возвращаются с пастбища коровы. От их копыт поднимаются облака пыли. Животные бесперебойно мычат, подзывая своих хозяек и призывая скорее открыть ворота. К ожидающей свою буренку Хаят-апай неслышно подходит невестка:

– Мама! – говорит она, любуясь вечерним закатом, – ты уж купи Тагиру белоснежную рубашку на свадьбу. Фатима-апай тоже подбирает Алие нарядное платье. Я хочу, чтобы мой сын был красивым в этот день. Если у тебя не будет денег, продай наши с Ильдаром золотые кольца и купи рубашку… Ладно, мама?

– Где это видано, чтобы продавали обручальные кольца? – возмутилась Хаят-апай. – Даже не заикайся об этом! Ишь, чего выдумала! Я их Тагиру подарю.

Она проснулась и в первое время не могла понять, где она находится. Затем, вспомнив все, откинула одеяло. «С чего бы мне приснилась невестка? – недоумевала она. – Неужели о чем-то меня предупреждает? Она была умницей, моя невестушка… Может, дает мне понять , что я найду внука?»

– Спасибо, милая! – сорвалось с ее губ. – Обещаю, дорогая, я найду нашего Тагира!

У старушки поднялось настроение, она, словно помолодев, резво соскочила с кровати, собрала постель и стала проворно одеваться…

Через час отдохнувший отряд, оставив раненых и поручив местным жителям похоронить погибших, продолжил путь.

– Здесь до штаба Солтана недалеко, – заверил старушку Акбулатов, – часа два хода через перевал. Верхом на лошади удержитесь?

– Что ты, сынок! – замахала руками Хаят-апай. – Сто лет не садилась, еще свалюсь! Лучше я пешочком, вернее будет.

По тому, как отвечала старушка, Акбулатов понял: – она сумела преодолеть стресс. «Мужественная женщина!» – подумал он с восхищением, oкидывая взглядом Хаят-апай.

– Сынок, я не спросила твоего имени, – обратилась она к генералу.

– Адан, нана…

– Адан, сынок, скажи, пожалуйста, как Гелисхан оказался у вас?

– C поручением от командующего приехал… Он должен был отправиться в Панкийское ущелье, в Грузию, но помешал бой… Вы его знали?

– В Грозном нас судьба свела. Он меня под бомбежкой укрыл, а я ему раны лечила. Очень хорошим человеком был, – промолвила Хаят-апай с горечью.– И самое ужасное – его убил такой же хороший человек. Я тоже его знала. Ведь страшно то, что негодяи затевают войны, а хорошие люди на этих войнах убивают друг друга.

Адан хотел было сказать ей, что война есть война, ничего не поделаешь, но, видя, как тяжело женщине вспоминать о вчерашнем, промолчал. Оставшуюся часть пути они шли, каждый думая о своем…

Глава двадцать восьмая

Солтан встретил Акбулатова радушно, велел зарезать двух овец, а пока напоить гостей чаем. Хаят-апай в надежде увидеть внука, начала украдкой озираться. После обмена любезностями Акбулатов подозвал Хаят-апай и представил хозяину. Женщина заметила, как изменилось лицо Солтана. Oн бросил колючий взгляд на старушку и, обернувшись к полевому командиру, заговорил на русском.

– Я все понимаю, Адан. По законам наших предков просьбу гостя я должен уважать. Но пойми и ты меня, – он изобразил на лице подобие улыбки. – Русские убили двух моих племянников, тяжело ранили брата. Их семьи, дети нуждаются в помощи…

– Знаешь, Солтан, это не только моя просьба. У нее письмо вице-президента…– начал было Акбулатов, но Солтан бесцеремонно перебил его.

– Что мне вице-президент? И командующий звонил мне об этой женщине… Я же говорю, убили моих племянников, ранили брата. Кто будет кормить их семьи?

– В какой суммe они нуждаются? – мрачно спросил Акбулатов.

– Тридцать тысяч! – не задумываясь выпалил Солтан.

– За солдата? – Генерал уставился на хозяина дома.

– Если я его продам, больше получу, – ответил тот, не моргнув глазом.

Хаят-апай хотела уже сказать, что у нее есть тридцать тысяч рублей, но вовремя вспомнила разговор с помощником вице-президента.

– Хорошо, Солтан, так и быть! – Акбулатов снял с руки часы и положил перед ним на стол. – Они золотые, швейцарские, потянут на двадцать пять тысяч долларов.

Солтан хмыкнул, взял часы, небрежно повертел в руках:

– А еще пять? – уточнил он и аккуратно положил часы на место.

Наступила гнетущая тишина. Вдруг стоящий рядом с Акбулатовым боевик шагнул вперед, вытащил из кармана несколько купюр и повернулся к своим товарищам. Те тоже поспешно начали рыться в карманах. Вскоре он молча протянул Солтану пачку долларов.

Солтан не торопясь пересчитал их:

– Сто долларов не хватает… Ладно, пусть будет по-вашему… – довольно сказал он.

Акбулатов поморщился, решительно снял с пальца золотую печатку и протянул Солтану.

– Теперь хватит?

– Нет-нет! – запротестовал Солтан. – Не обижай меня, Адан, оставь себе. Достаточно! – и отвел руку Акбулатова.

Он подозвал какого-то мальчишку и приказал ему привести пленного…

Увидев исхудавшего, обросшего, в рваной грязной хэбэшке, обутого в разбитые кирзовые сапоги, но живого внука, Хаят-апай чуть не лишилась чувств: все пережитое последних дней нахлынуло разом.

− Олэсэй!* – прошептал Тагир, увидев Хаят-апай. − Нэнэй, как ты меня нашла?

*Олэсэй – бабушка (башкирск.)

Чеченцы молча смотрели, как старая женщина, рыдая, гладит своего внука по щекам, по голове, все еще не веря своим глазам. А он, растерянный, ошарашенный и радостный, стоит рядом и тоже плачет от счастья. И каждый воин, глядевший на них, «проглотил» в эту минуту комок белой зависти, вспоминал о своей бабушке, матери, которые остались в объятых пламенем войны домах.

Через несколько минут во двор въехала видавшая виды «Нива». Акбулатов подошел к Хаят-апай.

– Нана, пора! – сказал он, легонько прикасаясь к плечу женщины. – Вас отвезут к блокпосту русских, отсюда километров пятнадцать…

Женщина взяла руку чеченца и упала перед ним на колени.

– Спасибо тебе, сынок! – проговорила она. – До