Нэнэй - Марат Муллакаев - Страница 22

22

– обмерла Хаят-апай.

– Скорее всего, да. Положение наших войск в Грозном резко ухудшилось. Видимо, пленных уже вывезли. Пойдемте, дорога каждая минута, – по-военному коротко ответил Руслан. – И ты, Альфия, собирайся. Возьми только самое нужное, тебя переправят в Назрань, к детям.

Он говорил четко, разделяя каждую фразу. Альфия молча посмотрела на мужа и, не проронив ни слова, начала собирать свои вещи.

– Патимат можно взять с собой? – кротко спросила она.

– Да, пусть будет готова. Ночью переправлю…

Глава шестнадцатая

– Садись, – неприветливо встретил ее обросший щетиной мужчина. Он был одет, в отличие от других, в серый костюм и красную рубашку без галстука. Обернувшись к Руслану, приказал: – Подожди в коридоре!

Хозяин подвального кабинета, куда Руслан с отцом Зубаржат привезли Хаят-апай, откинулся на спинку стула и долго молча изучал старушку.

– Зачем ты приехала, женщина? – спросил он, не отрывая от нее глаз.

– За внуком… Он у вас в плену, – старушке стало неприятно под колючим взглядом кавказца.

– У него что, нет матери?

Она уже хотела ответить ему, но вдруг вспомнила о доме. Как там, в деревне? Справляется ли с хозяйством Фатима? Корова, поди, отелилась... Ей до боли захотелось перенестись в свою Байгужу, погладить свою кормилицу по спинке, обласкать словами. Она горестно вздохнула.

– У него что, нет матери? – чеченец раздраженно повторил вопрос.

– Они погибли, когда ему было всего семь дней. Я вместо матери.

В лице мужчины что-то изменилось. Леденящий душу холод в глазах сменился на живой интерес, но через мгновенье он вновь обратился в скалу.

– Деньги привезла? Своего внука даром не получишь…

– Сколько надо? – спросила старушка, с надеждой глядя на хозяина кабинета.

– Сто тысяч…

Хаят-апай машинально пощупала куртку.

– Найду, сынок, – обрадовалась она. – И на обратную дорогу немного останется.

– Ты не поняла, женщина, – пояснил невозмутимо мужчина, – сто тысяч долларов!

Хаят-апай потеряла дар речи.

– Откуда?.. Где я возьму такие деньги? – наконец выдавила она растерянно.

– Это твои проблемы. Зачем же ты приехала, если нет денег?

– Вот же бумага. Вот, как его, президент…

– Вице-президент, – нетерпеливо подсказал мужчина.

– Да-да, он… Он обещал отпустить наших, из Башкирии…

– Мало ли что он обещал! Он не Бог и не царь, – мужчина вышел из-за стола. – У нас другие порядки. Мы контролируем не все группировки. Они самостоятельно воюют. И вообще, твой внук, бабка, пришел к нам с оружием в руках. Идет война, и почему мы должны его отпустить за так? Чтобы завтра он снова пошел убивать вайнахов? Отпустить − значит добавить противнику еще один штык.

– Он же не по своей прихоти сюда попал, его призвали, – пыталась объяснить Хаят-апай. – Внук всего полтора месяцa отслужил, какой из него солдат?

– Вот и платите! На эти деньги мы закупим оружие и будем уничтожать таких, как твой внук. Все, иди, бабка, мне некогда!

– Я хочу увидеть этого вашего… президента, – не сдавалась старушка.

Мужчина достал из старого шкафчика какие-то бумаги и снова сел за стол.

– Его не будет!

– Я хочу посмотреть ему в глаза. Он же обещал отпустить моего внука, почему не сдержал слово? Мне семьдесят два года, я проехала несколько тысяч километров и имею право знать всю правду, – упрямо настаивала Хаят-апай.

– Никакого права ты не имеешь, – рассвирепел мужчина, в один прыжок сократив расстояние от стола до ее стула. – Ишь, разжалобить хочет! Почему не плакала, когда наших семидесятилетних стариков, старух в сорок четвертом году грузили в телячьи вагоны, где они, не имея возможности сходить в туалет, умирали от разрыва мочевого пузыря? Почему не плакала, когда русские прикладами загоняли жителей деревень в мечети и поджигали?

Хозяин кабинета не заметил, как перешел на крик.

– Вот я из Хамби-Ирзи. Как сейчас помню, мне тогда было всего пять лет, 23 февраля в сорок четвертом в нашу деревню пришли солдаты, собрали всех – от мала до велика. Заставили копать огромную яму. Затем приказали бросить в эту яму все, что имеется в карманах. Люди подготовились к смерти, обнимали друг друга, прощались. Кто пытался вырваться из оцепления – пуля вдогонку. Три дня нас держали у этой ямы, видимо, ждали приказа расстрелять. Затем погнали, как скот, на станцию, погрузили в вагоны и отправили в Семипалатинск. Из трехсот с лишним человек до Казахстана доехали лишь сто двенадцать. Все семнадцать дней пути мы бок о бок спали с трупами детей, женщин, стариков! И ты, женщина, приехала на Кавказ за справедливостью? Если бы ты знала, сколько мы, вайнахи, натерпелись, заговорила бы по-другому. А теперь иди, не мешай!

Внимательно слушавшая рассказ чеченца, Хаят-апай, получив упрек в свой адрес, вспыхнула, как спичка. Она поднялась, подошла, оперлась двумя руками об стол и, в упор глядя в глаза чеченца, не повышая голоса, заговорила:

– Что ты вешаешь на меня беды своего народа?! Ты думаешь, что мы во время войны и после нее животы себе набивали?! – Она не заметила, как в помещение вошел лысоватый, полноватый мужчина, как изменилось лицо хозяина кабинета. – Знаешь ли ты, что в моей родной Байгуже в сорок пятом сто сорок женщин и детей умерли за одну ночь? С голода люди пухли, а весной собрали в поле колоски, пожевали и отравились. Да что там наша деревня! В соседнем селе все жители погибли. До единого! Через неделю, и только случайно, проезжающие заметили, что не лают собаки во дворах.

Голос Хаят-апай окреп, эхом отдаваясь в каменном коридоре.

– Ты говоришь, теплушки? Думаешь, я этого не испытала? Восемь лет в Сибири лес валила! Посмотри на мои руки! Разве они похожи на руки живущего в достатке? Я вырастила внука вот этими руками. Сама не ела досыта, но старалась, чтоб он был сыт и одет. Где я возьму тебе сто тысяч долларов?! Так что, сынок, не вини меня за горе своего народа, – уже более спокойным тоном закончила старушка. – И мой народ не живет во дворцах, не лопает с утра до вечера шурпу из казана…

– Молодец, бабушка! – услышав за спиной голос другого мужчины, Хаят-апай повернулась в его сторону. – За своих надо бороться!

Он сдержанно обнялся с хозяином кабинета.

– В чем дело, Лута? – спросил он, проницательным взглядом оценивая ситуацию.

– Она из Башкирии, за внуком приехала… – растерянно ответил Лута.

– Помню-помню, – вошедший снял кожаную куртку и не торопясь повесил на крючок. – Гелисхан! – крикнул он кому-то за дверью.

Вошел отец Зубаржат.

– Эта