Нэнэй - Марат Муллакаев - Страница 17

17

не мог уснуть: то ложился, то вставал, подкармливая буржуйку дровами. Видя, что Кильмаматов не спит, Хаят-апай тоже окончательно проснулась. Она села, решив, что разговору требуется продолжение:

– Может, и вправду, сынок, зря ты приехал на эту войну?

– Вы не спите? Разбудили мы вас... А кто, Хаят-апай, будет спасать мирных людей от боевиков? – вопросом на вопрос ответил солдат, приподнимаясь на локте.

– Знаешь, расскажу тебе одну притчу, – улыбнулась своим мыслям старушка. – Однажды один добрый человек увидел, как к голубке подкрадывается колонок. Он поднял камень и бросил в сторону зверька. Тот, испугавшись, убежал. «Сегодня я спас от неминуемой смерти одну живую душу!» − обрадовался человек. Но он не знал, что тем самым погубил троих детенышей колонка: они умерли от голода.

– И какая тут мораль, Хаят-апай? – удивился Кильмаматов. – Значит, не нужно убивать «чехов» из-за того, что у них есть дети?

– Нет, сынок, я не об этом… Приехав сюда, убивая, как говоришь, боевиков, ты шаг за шагом убиваешь и себя…

– Что верно, то верно, бабушка! До Чечни я был другим… И эти солдаты, – он показал рукой на спящих бойцов, – тоже меняются. Вон земляк Суфиянов сам себя боялся, теперь так изменился: море ему по колено. Прапорщика Кузнецова в части называли «божьим одуванчиком», теперь ребята, знаете, кем его называют? Гориллой! Смотрю, как комвзвода Латыпов начал меняться. Что ни слово – мат. А ведь из интеллигентной семьи… Война – не курорт и не марш мира. Все это я понимаю, Хаят-апай, но кто в стране будет наводить порядок?

– Ты, сынок, сам выбрал свою дорогу… Теперь ты солдат… – неопределенно ответила старушка. – Твое дело воевать… Но, скажи мне, разве нельзя было этот, как нам говорят по телевизору, конфликт − слово-то какое! − решить без бомбежек, без крови? В Москве, наверное, есть люди, окончившие академии, которые умеют вести переговоры с чеченцами…

– Наивная вы, Хаят-апай! – подал голос Касьянов, так и не заснувший и молча слушавший разговор. – На этой войне такие бабки крутятся, как говорится, «мама не горюй»… Смотрите, вон у «чехов» спутниковые телефоны, новенькие автоматы, и на патроны у них нет лимита… Недавно у одного убитого «чеха» нашли оружие, которое только что изобрели. У гэрэушников глаза на лоб полезли: откуда и как новинка оборонки попала сюда? Ведь их в стране всего четыре экземпляра! Продают, сволочи, не только вооружение, но и родину. А нам положенные командировочные не платят! – Прапорщик резко соскочил на пол, схватил бушлат. – Да ну их… – и отбросив ногой валяющуюся под ногами пустую канистру для воды, окликнул дремавшего у печки Каримова: – Пойдем, покурим!

Он по-братски обнял товарища и, словно освобождаясь от нахлынувших чувств, затянул старинную казачью песню.

− Черный ворон, что ж ты вье-сь-ся…

− Каримов, подтягивай нашу, воинскую!

… Над моею голово-о-й…

− Давай, браток, иль слова забыл?

− Ты добычи не добьё-сь-ся!

Черный ворон, я не тво-о-ой!

− Вот баламут неугомонный! − чертыхнулся Кильмаматов, − все роту разбудил... Спать! Спать! − махнул он бойцам, увидев, как они зашевелились в своих походных постелях. И пробурчал себе под нос: − Нашел, называется, песню...

Глава тринадцатая

Хаят-апай, проводив взглядом Касьянова, пожалела, что возобновила угасший разговор и, глубоко вздохнув, снова легла…

– Не потревожу, Хаят-апай? – Кильмаматов поднялся, сел на край лежанки. – Вы на Мартына не обижайтесь. Он мужик грубый, солдаты его побаиваются, но отходчивый. В бою с ним надежно…

– Что ты, сынок, я не обижаюсь. У каждого из нас свой характер, – старушка осторожно опустила ноги на землю. – У тебя родители живы?

– Нет, они умерли, мы одни с сестренкой… – Кильмаматов достал патроны и начал их набивать в рожок.

– По-матерински тебе скажу: не надо было тебе, улым, отрываться от дома, – деликатно высказала свое мнение Хаят-апай. – Вижу, не по доброй воле ты здесь.

– Долг на мне, апай, долг… – признался Кильмаматов, не поднимая головы.

– Какой долг? Уж не карточный ли? – поразилась старушка.

– Мы с сестренкой Розалией воспитывались в детском доме, – издалека начал Кильмаматов. – Мама умерла, когда мне было семь лет, а сестренке − пять.

− Заболела? − Хаят-апай с жалостью посмотрела в глаза солдата.

− Нелепая смерть... Аппендицит лопнул... Вечером ей стало плохо. Отец, его в деревне за глаза называли «теленком», пошел к своему брату, моему дяде, который работал главным инженером колхоза, просить машину, чтобы отвезти маму в райцентр, в больницу.

− Не царевна, завтра на автобусе поедет, − ответил дядя, поглядывая на свою жену. − Зерно возить бензина нет...

− Даже я не прошу машину, всегда пешком хожу, − поддержала мужа хозяйка. − Колхоз − не дойная корова...

− Отцу бы попросить кого-нибудь другого, но «теленок» есть «теленок» − не подумал. А утром мамы не стало. Через семь дней отец выпил, а пил он очень редко, зашел в дом дяди и так отметелил брата и его жену, те еле выжили. До суда отец не дожил − остановилось сердце. Все эти подробности я узнал уже по прошествии многих лет.

Кильмаматов достал сигарету, помял пальцами, но не стал прикуривать, обратно засунул в пачку.

− И вас отправили в детдом? − Хаят-апай укрыла ноги бушлатом.

− Да... Оклемавшиеся от побоя дядя и тетя все-таки забрали нас к себе. Сестренка не понимала толком, что происходит, но я уже соображал маленько: от нас хотят избавиться. Однажды дядя подзывает меня и ласково так говорит: «Как стемнеет, сходи домой и принеси сюда самовар, телевизор, посуду, не то пропадут...»

Я взял тележку, посадил Розалию и начал возить вещи в дом дяди. Когда от усталости сестренка начинала хныкать, я успокаивал ее: «Не плачь, Розочка, потерпи, вот отвезем посуду тете, и они нас оставят у себя, не отправят в детдом». Она, маленькая, верила и на какое-то время переставала скулить...

− В Коране сказано ведь: «Не отнимай у сирот имущество...» Это большой грех! − возмутилась Хаят-апай.

Кильмаматов, словно стряхивая воспоминания, махнул рукой:

− Ну, их...

Старушка легонько положила ладонь на плечо солдата.

− Может, и к лучшему, что эти люди не усыновили вас... − заметила она осторожно. − Ты же не пропал...

Кильмаматов словно очнулся.

− Конечно... Теперь-то я тоже так думаю. А тогда... Через недельку-другую дядя посадил меня с сестренкой в кузов автомашины ГАЗ-53 и отправил подальше от родных краев. Что самое обидное, был же детский дом рядом, в райцентре, но туда он нас не определил. Видимо, боялся, что