Когда цветет полынь - Марат Муллакаев - Страница 6

6

это сделали дети

Андреевского детского дома, который потом расформировали и пятерых

воспитанников определили к нам. Это решение поддержали даже девочки. Только

тогда мы разбрелись по комнатам спать.

День начался как обычно: физзарядка, построение, перекличка, утренний туалет,

завтрак. Дежурные приступили к своим обязанностям. Кто-то мыл полы, другие

пошли готовить дрова для кухни и бани, некоторые подметали территорию. Но

были и отклонения от распорядка дня. Почему-то никого не повели на прополку

мака. Поэтому большинство детдомовцев остались без определенных занятий, и они,

в случае чего, были готовы поднять бузу. От воспитателей, которые чувствовали боевое

настроение детей и старались лишний раз не выходить из педкабинета, девочки узнали,

что директор утром уехал в район. К обеду появился завуч в обычном своем

пьяном состоянии. Его прислали к нам полгода назад, и мы редко его видели.

Говорили, что ему необходимо доработать до пенсии несколько месяцев, поэтому он

чаще находился дома, чем на работе. Вскоре завуч направился к завхозу, чтобы

отметить отъезд директора, и больше не появлялся. Но перед исчезновением успел

сообщить Данису, что его обязательно посадят в тюрьму. Директор, мол, только что

позвонил ему и сообщил, что завтра привезет милиционеров для ареста преступника,

поднявшего руку на воспитательницу. Врал, конечно. В детском доме отродясь не было

телефона. Но не зря же директор поехал в район, значит, что-то готовит против нас.

Вот тогда и решил Данис бежать из опостылевшего детского дома к старшему

брату, который жил в Красноярске. Не захотел, чтобы остальные воспитанники

пострадали из-за него. Зухра закатила истерику. «Я тут не останусь! Уйду с тобой.

Больше не хочу унижений! С тобой или без тебя – я все равно покину этот детский

дом! Утоплюсь, повешусь, но уйду!» – заявила она решительно. В этот момент я

вдруг понял, что, оставшись здесь, я потеряю людей, которые стали для меня

самыми дорогими и близкими. Ведь я уже лишился своих родителей. Знал горечь

6

Повесть

утраты и как пахнет сырая земля, когда ее копают для могилы. Теперь у меня на

этой планете не было людей ближе, чем эти двое. Разлука с ними грозила мне стать

еще одной невыносимой и несправедливой утратой. Я был настолько потрясен,

испуган перспективой остаться в одиночестве, что не заметил, как мои щеки стали

мокрыми.

Недаром говорят, что чужое горе может понять лишь тот, кто его сам пережил.

– Ты хочешь с нами? – спросила Зухра, обнимая меня. – Мы тебя не оставим, так

ведь, Данис?

– Раз беру тебя, не бросим же его, – ответил мой друг. – Доедем до Красноярска, и

брат устроит вас в хороший детский дом. А я пойду работать. Будем вместе.

Хорошо, когда у тебя есть близкий человек! Если их двое, то вдвойне приятно!

Я запомнил эту мысль на всю оставшуюся жизнь.

Мы торопились до восхода солнца как можно дальше отойти от детского дома.

Попрощавшись с пацанами, побежали к реке. Вот забор, дальше – свобода. Невыносимо

едко пахло полынью. Здесь всегда: и летом, и зимой – нас сопровождал запах этой

травы. От нее ни скрыться, ни спрятаться, особенно в июне и июле, когда она цвела.

Тогда казалась, что сам воздух целиком состоит из полыни. Вокруг детского дома ее

видимо-невидимо. Старая ночная няня как-то на полном серьезе говорила, что до

открытия детского дома здесь полыни и в помине не было. Но когда появились сироты,

словно саранча, усадьбу оккупировала эта трава. Сколько с ней ни боролись, она только

разрасталась. Летом ею подметали улицу, а зимой заранее приготовленными вениками

выметали мусор из комнат. Врачиха, так мы кликали нашу медсестру, утверждала, что

полынь дезинфицирует помещение, убивает микробы. Мы тоже об этом слышали, но

все равно старались саботировать ее указания, подметая комнаты обычным веником.

Невыносимо каждый день терпеть запах этой травы.

С замиранием сердца я перелез через забор. Рубикон пройден, назад дороги нет,

впереди новая жизнь. Мы на свободе! Но радоваться еще рано, надо спешить. Хотя в

июне