Бумажный пейзаж - Аксенов Василий Павлович - Страница 30

Друзья нередко давали ему денег, чаще всего гроши, но иногда необъяснимо огромные суммы. Деньги Саню не украшали, он становился хмур и груб. В принципе, он не любил денег. И наоборот, в их отсутствие Саня неизменно был ровен и весел, не прекословил судьбе и, может быть, из-за этого получал от нее время от времени непредвиденные улыбки: ну вот, например, освобождение из милиции вместо очередной высылки, встреча с творчески родственным человеком, то есть со мной, или с какой-нибудь девушкой-чудачкой, даже случайные находки на асфальте большого города. В то утро, появившись из-под арки генеральского дома, он закричал на всю Ивановскую:

— Смотрите, что я вчера ночью нашел! В руках у него была большущая копченая рыба, золотистый сазан.

Такое, конечно, могло случиться в Москве только с Саней Пешко-Пешковским, гениальным кинорежиссером. Вчера глухой ночью подгулявшая компания мосфильмовских гениев высадила Саню возле его дома. Он направился к подъезду и по дороге споткнулся обо что-то основательное, думал, дохлая собака, оказалось — копченая рыба. Откуда такой подарок судьбы? Скорее всего, из Каспийского моря. Ночью Саня решал дилемму — самому ли начать употребление рыбы или разделить удачу с товарищами под пиво? Дело в том, что, как он нам позднее признался, его тяготила финансовая зависимость от общества, а рыба могла освободить его от этой зависимости на целую неделю. Теперь уже ясно, какие начала в Сане победили, очень приятно, что не пришлось разочаровываться в товарище.

— Неужели ты хотел лишить нас на целую неделю своего общества? — удивился Спартак. — Прости меня, друг, но у нас в Татарии таким говорят «ты большая мудак или, иначе, большой жопа». Уж если тебя так беспокоит финансовая зависимость, так давай я тебя обучу починять автомобили, и будешь так же богат, как я или Игорек Велосипедов.

Это предложение Саня Пешко-Пешковский сразу же отверг:

— Нет уж! Я работать нигде не могу, кроме кино. Лучше я буду немного страдать от финансовой зависимости.

Итак, он приблизился и положил на асфальт свой вклад в цитадель дружбы, свою золотую находку, положил скромно и с достоинством, словно первый камень в основание памятника какому-нибудь герою.

— Впечатляюще, — сказал Спартак и дал Сане десять рублей. — Иди, Саня, в гастроном на Соколе, там обещали после обеда подвезти пиво. Бери на все, то есть тридцать бутылок. К тому времени мы здесь зашабашим и все пойдем на тренировочный стадион ЦСКА. Там сегодня играют дубли ленинградского «Зенита» и харьковского «Авангарда», и мы там отлично отдохнем на трибунах с твоим неплохим сазаном.

Саня П—П очень обрадовался, что мучившая его дилемма так легко разрешилась, и весело отправился за пивом. Вот помню, как сейчас, его, будем откровенны, слегка кривоватую фигурку с надписью на спине «Яростная Гитара», вот он идет в стремительно налетающих сумерках и удаляется под арку. Вновь вспыхивает солнце, такие дни в Москве изредка бывают.

Все как— то шло недурно в тот день — и машина хорошо починялась, и упомянутое уже солнце как-то замечательно играло, и поблескивал крутым боком чудесно найденный посреди столичной пустыни Санин сазан, и предвкушался маленький уютный стадион армейского спортобщества, где собираются только настоящие любители футбола, и мне даже казалось в этот день, что я обрел какой-то новый, маленький, но реальный мир, вытеснивший первый мир, огромный, неумолимый, но фальшивый.

— Вот странное дело, — высказался вдруг Спартак. — Тянутся к тебе люди, Гоша Велосипедов. Причина мне не ясна, но до тебя я был практически одинок, а сейчас окружен настоящей системой дружбы. Большое тебе за это спасибо.

— Кончай, Спартачок, — возразил я. — При чем тут я?

— Повторяю, большое спасибо, — сказал Спартак. — С такой системой друзей можно положить на эту Организацию.

Мы работали без перерыва еще целый час и поставили «Волгу» на все четыре колеса, а в моторе оставалось лишь замонтировать головку блока. Тут появился наш заказчик полковник Шевтушенко, он был очень раздражен. Оказалось, что контора «Внешний Подарок» отказалась на этот раз принять у него заработанную за год валюту для приобретения автомобиля «Волга». У вас, сказали там полковнику, по нашим сведениям, уже есть «Волга», а в прошлом году сыну подарили «Волгу», а теперь еще один лимузин хотите — не жирно ли будет? Да ведь за свои же деньги! — вскричал полковник, немного отвыкший от нашего отечества. Интересно, заулыбались во «Внешнем Подарке», как это смог простой советский полковник заработать за два года на две автомашины?

— Гады, крючкотворы, стукачи! — в голосе ракетчика клокотали слезы. — Не иначе как Виталька накатал телегу, сучонок, да я ради этой «Волги» в проклятом Сомали не-пил-не-ел, запонки себе не купил, такие гады без понятия.

— Вышибут вас скоро из Сомали, Шевтушенко, — сказал Спартак и посмотрел на полковника снизу, ехидно оскалившись.

— Все может быть, — сказал полковник. — Все может быть, но только не это.

Спартак захохотал, и я не удержался от улыбки, а полковник, не зная причины нашего смеха, стал нам популярно объяснять, что Сомали — это твердыня мира и социализма, потому что стоит в стратегически важной позиции.

В этот момент солнце опять ярко вспыхнуло, и мы все увидели бегущую на нас старуху со значком «Ворошиловский стрелок» на лацкане пиджака. Правой рукой она на бегу раскручивала авоську, в которой виден был плотный кулек из газетной бумаги.

Это было последнее, что я зафиксировал из сложившейся ситуации — газетный кулек, направляемый неумолимой рукой мне в голову. Кулек был свернут из газеты «Честное Слово», ошибиться я не мог, ибо в глаза бросились черные большие буквы ЕСТ и ЛОВО, а ведь ни у какой другой газеты — ни в нашей стране, ни за рубежом — вы не найдете таких букв в заголовке. Затем последовало ужасное, то, что впоследствии официально называлось «удар кульком по голове». Я потерял сознание и потому не видел последующего, а именно вываливания из кулька предварительно в него завернутого бабкой Светличной (Анной) чугунного утюга, а также не видел и мгновенной реакции С. Гизатуллина, предотвратившего второй удар, да так, что ведьма влепилась в стенку дома, рядом с вазой.

Очнувшись, я был арестован бойцами БКД вместе с моим дружком Спартачком, а позднее оба мы были осуждены на десять лет лагерей строгого режима за нанесение ущерба Советскому государству путем физического нападения на депутата Моссовета, старейшую стахановку-ткачиху и трактористку Светличную Анну, легенду первых пятилеток, к тому же еще и Героя Социалистического Труда с золотой звездочкой (пиджак-то в тот раз с «Ворошиловским стрелком» был на ней просто мужний).

Вот таким довольно печальным событием завершилась осень 1973 года.

Четвертое тело Велосипедова

Генерал гэбэ Опекун Григорий Михайлович оказался однажды в щекотливом положении. Бывает и так иногда: яйца дело не стоит… нет, что-то не то, как-то не так мы выразились… яйца выеденного дело не стоит — вот так-то лучше, нужное слово поворачивает всю экспрессию в правильном направлении, — а приносит — кто? что? оно? дело? яйцо? — столько хлопот.

Вот осудили двух проходимцев — столица такими кишит, — казалось бы, общественность спасибо должна сказать, разгрузили малость ее — кого? столицу! — а она — общественность, — понимаете ли, забеспокоилась. Чего людям не хватает?

Это же надо, физическое нападение на старую большевичку путем применения насилия! В прежние-п времена за такое-п де-ло-п… — подумал генерал Опекун и сладко потянулся.

А фамилия какая-то иностранная, довольно какая-то Двусмысленная. КТО ему дал эту фамилию? Куратор капитан Гжатский даст четкую справку — церковь! А все же таки Це дило трэба разжуваты.

Генерал Опекун смутно припоминает внешность осужденного преступника, по поводу которого общественность так волнуется. Однажды, за неделю до процесса, Женя Гжатский демонстрировал через глазок. В камере эти двое играли в шахматы. Два блондинчика, один белыми играл, а второй черными, запомнилось четко.